Каким было ваше самое яркое детское впечатление?
— В каком возрасте? Мои детские впечатления были разными в разные времена. В 1936 году, когда мне было 3 года, мы с папой шли гулять. Посреди Николаевского моста (он назывался Николаевским не в честь императора Николая, а в честь Николы МОРСКОГО) стояла часовенка — храм Николы Морского. Шла большая антирелигиозная пропаганда, часовню взорвали. И взорвали как-то не очень удачно, потому что она распалась на несколько больших кусков, которые так и лежали неубранными. Я был очень расстроен и спросил у папы: «Папа, а когда её склеят?»
Вторым детским впечатлением была первая бомбёжка, когда мне было 7 лет в 1941 году. Это было ярким, но очень неприятным впечатлением.
В 12 лет очень большим впечатлением для меня был День Победы в 1945 году. Мы встретили его в Омске.
Вот эти три впечатления, которые были завязаны не на зрительных аффектах, а связаны с жизнью всей страны.
Часто ли вам хочется бросить все дела и уехать далеко от дома?
— Честно говоря, мне никогда не хотелось уехать далеко от дома. Но всё было устроено так, что я всю жизнь оказывался вдалеке от него: экспедиции в самые крайние уголки света стали обычным укладом моей жизни. Не могу сказать, что всё время сидел дома и мечтал куда-нибудь далеко
уехать, такой мечты не было, потому что это и так было частью моей повседневной жизни.
Что вас заводит — творчески, духовно, эмоционально?
— Это разные вопросы. Творчески? Люблю читать чужие хорошие стихи. Есть несколько поэтов, которых люблю. Из тех, которые сейчас живут, люблю стихи ленинградского поэта Александра Семёновича КУШНЕРА; моего однокашника Евгения РЕЙНА; есть и ещё несколько человек, но сейчас выдающихся поэтов в России, по-моему, нет. И вот иногда, когда читаешь хорошие стихи, думаешь: «Ага, вот интересно как человек написал. А вот я бы, наверное, написал не так. А как?» И так появляется какой-то стимул. Возникает желание как бы продолжить этот разговор.
Духовно очищает прикосновение к великим произведениям искусства. Когда вхожу в Эрмитаж, Русский музей или слушаю музыку БЕТХОВЕНА, фугу БАХА, как-то всё мелкое кажется постылым и неинтересным, и тогда понимаешь, что душа наша живёт для другого — для общения на более высоком уровне.
Эмоционально — любовь.
В какой профессии, кроме вашей, хотели бы себя попробовать? Чем бы вы никогда не хотели заниматься?
— Трудно сказать, как-то привык к своей профессии, тем более у меня их две. Пожалуй, всегда немножко завидовал и завидую художникам. Человек, который может изображать окружающий мир так празднично, как это делает МАТИСС, или с такой грустью, как ЛЕВИТАН, — это люди особого склада, особого мира. Хотел было себя в этом попробовать, но нужен талант, которого у меня нет.
Никогда не хотел бы заниматься торговлей и бизнесом.
Способность, которой вам хотелось бы обладать?
— Твёрдость и решительность.
В каких странах вы бывали? Страна, где вы могли бы жить, если бы не жили в Россия?
— Стран, в которых бывал, довольно много. Был в Польша, Чехии, Германия, Франция, Португалия, Испания, Великобритания, Италия, да почти во всех странах Европы, в Новая Зеландия, Австралии, в США, Канаде, Перу, Чили, Китай, Япония, Индии и на многочисленных разного рода островах.
Мог бы жить в Новой Зеландии.
Если не собой, то кем бы вам хотелось быть?
— Наверное, всё-таки писателем. Не умею писать романы и поэтому завидую писателям, которые умеют это делать. У меня есть прозаические книги, но они автобиографичные — это же жизнь, а не придуманный мною сюжет.
Ваши любимые писатели?
— Толстой, Эрнест Хемингуэй.
К каким порокам вы чувствуете наибольшее снисхождение?
— К прелюбодеянию.
Говорят, политика — грязное дело. А можно ли заниматься политикой и не замараться?
— Очень трудно. Таких примеров не знаю.
Ваше состояние духа в настоящий момент?
— Тревожное. Это вызвано общей ситуацией в России. Но в будущее всё же смотрю с надеждой, ведь надежда умирает последней.
Что является вашим главным недостатком?
— Нерешительность, неумение принимать вовремя жёсткие решения.
Что вы называете родиной: деревню, город или жильё в нём, ландшафт, языковую принадлежность?
— Прежде всего язык. Родина человека — это его язык. Для меня это, конечно, русский язык. Если бывает малая родина, то для меня это Васильевский остров в моём родном Ленинграде. Приведу своё стихотворение «Родство по слову», которое для меня является программным.
Неторопливо истина простая
В реке времён нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю,
Родство по слову — создаёт народ.
Не для того ли смертных поражая
Непостижимой мудростью своей,
Бог Моисею передал скрижали,
Людей отъединяя от зверей?
А стае не нужны законы Бога,—
Она живёт заветам вопреки.
Здесь ценятся в сознании убогом
Лишь цепкий нюх да острые клыки.
Своим происхождением, не скрою,
Горжусь и я, родителей любя,
Но если слово разойдётся с кровью,
Я слово выбираю для себя.
И не отыщешь выхода иного,
Как самому себе ни прекословь, —
Родство по слову порождает слово,
Родство по крови — порождает кровь.
Если человек обманывает, всегда ли вы можете заметить это по выражению его лица? Как часто вам приходится лгать?
— Нет, не всегда. А лгать, к сожалению, довольно часто приходилось. У меня есть стихотворение на эту тему: «Стыд».
Каково, по-вашему, самое отвратительное зрелище?
— Не знаю, трудно сказать. Наверное, сцены насилия с беззащитными людьми. Когда бьют женщину.
Приходилось ли вам драться? Если да, когда это было в последний раз и из-за чего?
— К сожалению, приходилось. Давно. А в 1962 году в моей жизни был случай, когда пришлось стрелять в людей с целью их убить, когда я защищал женщину от группового изнасилования пьяными блатарями. Слава богу, Бог не дал никого убить.
Сколько денег вы хотели бы иметь?
— Дело не в количестве, а в том, чтобы не чувствовать себя нищим. Хотя нищий — это не состояние кармана, а состояние души.
Сколько сегодня стоит килограмм картошки, бутылка шампанского?
— Картошки — не знаю. А шампанское — сегодня был в магазине, посмотрел: что-то около 400 рублей. По цене шампанское бывает разным. Бывает и дешёвое, как вода, оно стоит рублей двести.
Расскажите короткий анекдот.
— Изя, скажите: вы когда-нибудь видели детектор лжи?
— Видел? Я на нём женат!
Кем были ваши предки по национальности, профессии…?
— По национальности все евреи. Отец был инженером-полиграфистом, картографом. Его отец, мой дед, был шорником, делал упряжь для лошадей. Моя мама была учителем математики. Её отец был бухгалтером, счетоводом. Это были люди обычных трудовых профессий.
Во время войны мы оказались в эвакуации в Омске, учителям было нечего делать — их оказалось там очень много. И мама пошла на военно-морскую картфабрику и стала техническим редактором. Последние несколько десятков лет мама работала техредом в издательстве военной картографии. И мне часто во время экспедиции на кораблях приходилась встречаться с подписями на карте: «Технический редактор — ГОРОДНИЦКАЯ».
Если бы вам дали возможность прожить жизнь заново с любого возраста, то с какого бы возраста вы стали жить повторно и почему?
— С детского, конечно. Потому что всё моё детство было отобрано войной и блокадой, а мне бы хотелось прожить такое детство, какое бывает только у детей в мирное время.
Если вы любите кого-то, из чего вы это заключаете?
— Из невозможности существовать без этого человека.
Кто или что в большей степени повлияло на ваше становление?
— Жёсткие условия раннего детства: война, блокада, эвакуация, голодные времена, — с одной стороны. И с другой стороны — какие-то понятия, которые нам внушили в очень хорошей, и тем не менее советской школе, ведь мы тогда воспринимали понятия, а ещё не убеждались в неправильности их реализации. Конечно, литература, которую читал: это Хемингуэй, Киплинг, Пушкин, Толстой.
Если Бог существует, что бы вам хотелось ему сказать, когда окажетесь там?
— Всё-таки спасибо, что он создал этот мир.
И ещё я хотел бы его спросить, правда, это не мой вопрос. «Где он был во время Холокоста?»
Русский, итальянский и еврейский,
Где он был, незыблемый в веках,
На полотнах, куполах и фресках
Медленно парящий в облаках?
Чего вам не хватает для счастья?
— Уверенности в безопасности жизни моих детей и внуков.
