Раскол — именно из числа таких исторических феноменов, которые возникают быстро, разрастаются молниеносно, а последствия коих не изглаживаются веками. Наверное, только в последнее столетие нетерпимость старообрядцев и, что называется, никониан существенно сбавила градус. А до того — пылали глаза и костры, трещали срубы и кости, рылись схроны по поволжским лесам…
Да, это известный факт: Саратовская земля была той территорией, куда побежали от никонианства староверы. Эти места изобиловали раскольничьими скитами и селеньями — сначала тайными, потом и явными. Как известно, староверы создали на Большом Иргизе что-то вроде «старообрядческого Афона»: пять монастырей были российским духовным центром «прежней веры» вплоть до 20-30-х гг. XIX в., когда император НИКОЛАЙ I обошёлся с разбогатевшими иргизскими обителями весьма сурово.
В общем-то, обвинений в адрес староверов хватало во все времена. В расколе видели первопричину многих последующих бедствий: и восстания Степана РАЗИНА, и чудовищного бунта ПУГАЧЁВА, и даже Кровавого воскресенья 1905 г. и последующих революционных событий (версия о финансировании богатыми старообрядцами, МОРОЗОВЫМИ и РЯБУШИНСКИМИ, первой русской революции актуальна и поныне. — Авт.) Словом, отношение к староверам во все времена было крайне противоречивым: кто-то представлял их хранителями истинной набожности, а кто-то — этакими православными ваххабитами, фанатиками, упорствующим в своём древнем, дремучем анахронизме веры…
Но обо всём по порядку.
Церковные «мелочи» и большая кровь
23 мая 1666 г. по решению Собора православной церкви был расстрижен и предан церковному проклятию знаменитый протопоп АВВАКУМ. Именно это событие многие историки склонны считать официальной датой раскола: до этого момента Аввакум, пусть гонимый, формально состоял в священстве церкви.
Что послужило причиной гонений, а потом и гибели Аввакума? Если не лезть в бездны религиозных и хитрых богословских догматов, то всё довольно просто. Помните, как говорил Портос в «Трёх мушкетёрах»: «Почему я должен убивать этих еретиков-гугенотов, всё прегрешение которых состоит только в том, что они поют по-французски псалмы, которые мы поём по-латыни?» Вот и тут та же история, только в роли «еретика»-реформатора выступил Никон, призвавший менять отнюдь не догматы, а обрядовую часть вероучения — к примеру, креститься тремя пальцами (символ Троицы), а не двумя, как старообрядцы (символ божественной и человеческой природы ХРИСТА); вместо одноголосного церковного пения было введено многоголосное, обход храма во время крещения стали производить не по солнцу, а против солнца; вместо восьмиконечного креста были введены в религиозную практику четырёх- и шестиконечный, а имя Христа, прежде писавшееся как «Исус», в новопечатных книгах было дано как «Иисус». И так далее. И все эти, с точки зрения современного человека, непринципиальные мелочи привели к большой крови и большому гневу.
«Мелочи» эти, однако же, проистекали из соображений весьма серьёзных. Патриарх Никон, человек властный, непреклонный, грубоватый, лелеял мысль об унификации церковного обряда по греческому образцу. Впрочем, глагол «лелеять» к Никону подходит мало — тут скорее уместно слово «утверждать» и «насаждать», причём огнём и мечом. А тому, по мысли предстоятеля Русской церкви, было самое время: уже два века как пал Константинополь, «переделанный» в Стамбул; внешнеполитическое влияние Московского государства, несмотря на ряд системных внутренних проблем, увеличивалось, и нужно было утверждаться в громком статусе «третьего Рима», правопреемника и прямого наследника Константинополя. Главного центра веры… Конкурента католическому Риму.
Сыграло свою роль и присоединение малороссийских земель (1654): киевские священники, люди хорошо образованные, бойкие, самоуверенные, приобрели большое влияние в Московском патриархате (один Симеон ПОЛОЦКИЙ, выпускник Киево-Могилянской академии, чего стоит: по определению чрезвычайно известного в своё время на всю Россию и весьма плодовитого саратовского писателя Даниила МОРДОВЦЕВА, автора романа «Великий раскол», Симеон «расплодил в Москве продувных хохлов как тараканов». — Авт.)
Три шестёрки, «лесные старцы» и Шушеры
1666-й ожидался в стране как год заведомо пугающий: по России, как мурашки, бегали тревожные слухи, крепли толки-перетолки о «порче», которую патриарх Никон навёл на церковь. И конечно, ждали очередного конца света: несмотря на то, что государство жило по календарю «от сотворения мира», а не «от Рождества Христова», о наступлении года со страшными «666» из Апокалипсиса знали и помнили. И конечно, неоднозначные реформы Никона, шедшие уже десять лет, создали питательную среду для разного рода прорицателей, «вещих людей» и прочих — в обстановке страхов и сомнений они множились, как уже упомянутые выше тараканы. Так, у нас в Заволжье появились некие «лесные старцы», предрекавшие близкий конец света для грешников и спасение для «чистых». Другое дело, что аскетичнейшие технологии «очищения» у старцев были такие, что мало кто выживал. В числе «спасительных» процедур были полный отказ от пищи, «очищение огнём» и удаление от мира: люди убегали в лес и… Да вот, пожалуйста, духовные стихи тех лет: «Уйду в лес еловый, // Лягу в гроб сосновый, // Буду там лежать, // Конца света поджидать...» Думаю, нет надобности говорить, что подобные рекомендации исполнялись буквально.
Труб архангелов не дождались и на этот раз, но патриарху Никону был устроен его личный «конец света»: в декабре 1666-го он был низложен Собором. Пострадал он не за реформы, а за высокомерие и за то, что ставил церковь выше государства, а себя титуловал — вслушайтесь, каково: «…великий государь, старейший Никон, архиепископ московский и всея Великие, Малые и Белые России, земли же и моря сея земли патриарх». Обладателя всех этих пышных титулов вызвали в Кремль ночью и фактически без сопровождения, и у Никона была все основания думать, что с ним могут расправиться точно так же, как это сделал век назад Малюта СКУРАТОВ с митрополитом ФИЛИППОМ: последний был удавлен. Его сопровождал только ставрофор (крестоноситель, служитель, несущий Патриарший крест — главный атрибут высшего сана) Иван ШУШЕРА. (Человек, несмотря на неблагозвучное прозвание, весьма отважный, преданный сторонник патриарха, автор «Известия о рождении и о воспитании и о житии святейшего Никона патриарха» — одного из главных источников сведений для уже упомянутого Мордовцева. — Авт.) Но и Шушера, у которого попытались отобрать крест, не помог: Никона объявили «многих бесчестиях и укоризнах» в отношении царя Алексея Михайловича, лишили сана и отправили в Ферапонтов монастырь. Он ещё переживёт царя Алексея Михайловича, он ещё дождётся того, что народ будет целовать ему руки и ноги и называть «святым», но это не восстановит ни мира в умах, ни Никона в патриарших правах...
«Русский Афон» и монастырские аферы
Переселение староверов на берега Волги приняло массовый характер ещё при жизни царя и экс-патриарха (хотя значительная часть раскольников «утекла» в Польшу). Однако в Поволжье этим людям приходилось таиться, жить в лесных схронах и «не видеть света». Ситуация коренным образом переменилась сто лет спустя после Великого раскола: сначала император Пётр III, человек с довольно свободным взглядом на вопросы религии и веры, подал в Сенат проект указа, отменяющего всякое притеснение староверов: жить и вести службы по дониконианскому обряду, носить бороды и так далее. Екатерина Великая довершила дело, 14 декабря 1762 г. издав указ, прекращавший поражение старообрядцев в правах и разрешавший им открыто селиться на свободных землях. В числе таких земель были территории на Иргизе: уже жившие тут староверы легализовались, выйдя из схронов и тайников, а за ближайшие три года сюда, на саратовскую землю, прибыло ещё несколько тысяч человек из раскольничьей среды. Стартовые условия были неплохие: свыше 70 тыс. га плодороднейшей земли и освобождение от податей сроком на шесть лет.
И пошло-поехало. Старообрядцы, люди добросовестные, с отличной торговой смекалкой, основали несколько поселений, ныне ставших городами — например, Балаково и Мечетное (ныне Пугачёв), и пять монастырей, прославившихся на всю Россию. Расцвет же «старообрядческого Афона» пришёлся на 1797-1826 гг., когда благодаря госполитике благоприятствования раскольничеству Прииргизский край, населённый исключительно староверами, расцвёл. Сюда хлынули огромные, как бы сейчас сказали, инвестиции: среди купечества Саратовской губернии доля капитала староверов превышала 60%.
«Монастырская республика» староверов богатела: сюда стекались не только капиталы, но и драгоценности и реликвии стоимости немалой. Разбогатевшие монастыри, как показалось ряду государственных мужей, стали бросать прямой вызов новообрядческой церкви. Кроме того, на Иргизе начали селиться сначала беглые — попы-расстриги, изгнанные из «никонианской» церкви за реальные прегрешения, а то и просто авантюристы и уголовники. Традицию принимать беглых и «воровских» людей прославил ещё незабвенный Емельян Иванович, засветившись тут в 1772-м, а жирный крест на ней поставил один авантюрист, в 1828-м выдававший себя за великого князя Константина Павловича (брата императора и «претендента на престол» в ходе декабристского бунта. — Авт.) и укрываемый монастырской верхушкой. Деятельность лже-Константина привела к череде бунтов в ряде уездов.
Терпение царя Николая Павловича, человека отнюдь не склонного к снисходительности, лопнуло. Он приказал арестовать настоятеля, виновного в укрытии самозванца, и закрыл монастырь. Через несколько лет из пяти староверческих монастырей сделали три «единоверческих» («единоверие» — нечто вроде православного варианта униатства, предложенное императором
ПАВЛОМ I и предлагавшее объединить старо- и нововеров). Так кончилась вольная староверческая «республика» на берегах Иргиза.
P. S. Староверов издавна обвиняли во многих грехах — даже в таких смехотворных, как поклонение Христофору-псоглавцу, уникальному святому с головой собаки, чья икона якобы защищает от внезапной смерти. И пыл ревнителей старой веры, людей упрямых, упорных и недоверчивых, и многовековое желание никониан переломить противостояние в свою пользу не привели ни к чему хорошему. Позволю себе закончить словами Николая КОСТОМАРОВА, знаменитого историка, десять лет прожившего в Саратове: «…При более благоразумном и осторожном способе действий исправление буквы в русской церкви совершилось бы тихо, без больших потрясений».
Без мученичества, без костров и схронов на крутых волжских берегах.
