Народный артист Евгений Князев в Саратове вспомнил совет своего отца

В программке Собиновского фестиваля миссия приглашённого артиста именовалась предельно лаконично и точно: «Художественное cлово — Евгений Князев»

Он читал пушкинскую «Метель» под музыку Свиридова, исполняемую симфоническим оркестром.  

Высокий, элегантный, с породистым профилем…

В программке Собиновского фестиваля миссия приглашённого артиста именовалась предельно лаконично и точно: «Художественное cлово — Евгений Князев»
фото: Светлана Микулина

— Евгений Владимирович, откуда в вас эта аристократическая внешность? Врождённая она или приобретённая?

— Приобретённая, наверное. Мой отец был шахтёром. Родители простые, далёкие от сцены люди. Очень добрые и хорошие. Скажите, а вы разве не обращали внимания, сколько благородства и породы встречается порой в самых простых людях? В людях отнюдь не образованных, не получивших никакого особенного воспитания подчас обнаруживаются глубины человеческого достоинства, нравственности, и всё это прописывается в чертах лица. Крестьяне, рабочие иногда обладают поражающей воображение наружностью, умением не «подавать себя», а именно вести себя.

— Все мы родом из детства. Что вынесли из своего нежного возраста лично вы?

— Счастлив, что моё детство прошло вдалеке от больших городов. Что мне довелось видеть природу, быть в ней, быть неотрывным от неё. Мои родные края совсем недалеко от толстовской Ясной Поляны. Там красиво, уединённо, несуетно и как-то по-настоящему. И ещё во времена детства в этих местах проживало очень много интереснейшего народа. Народа с горестными и тяжкими судьбами, народа интернированного, познавшего лагеря, потери, предательства, смерти… Мне выпало счастье с ним пересекаться, общаться.

— Был ли в вашей жизни учительский или, быть может, отцовский совет, применимый к самым разным жизненным ситуациям?

— Лучший совет, который я получил от отца, звучал так: когда топишь печку, внимательно следи за огнём и дровами.

— Не сомневаюсь — в вашей жизни наверняка разворачивались мистические ситуации, объяснить которые логически невозможно.

— У меня был близкий друг Женя ДВОРЖЕЦКИЙ. Он умер, и я однажды увидел его во сне. Он пожаловался: холодно мне тут, так холодно. И я там же, во сне протянул ему свой свитер и сказал: на, Женька, согрейся, это свитер, который мне мама вязала, дороже его у меня ничего нет. Ты им согревайся и береги его.

И Женя взял мой бесценный подарок. А на следующий день уже в реальности, а не во сне умерла моя мама. И получается: какая-то часть моей души словно уже знала про эту утрату. Через вещь, связанную мамиными руками, я словно сам, лично проводил её в иной мир… А теперь скажите: разве можно такое объяснить?

— Поразительная история. До мурашек…

— А вы знаете, почему у нас с вами разговор об этом так легко завязался? Потому что сегодня Троицкая родительская суббота. И беседа сама по себе качнулась в сторону сокровенных воспоминаний. Я верю в подобные совпадения.

— Интересно, а в предписания и пророчества звёзд в виде гороскопов вы верите?

— Обязательно. Я по западному гороскопу Лев, что делает меня добрым, щедрым, великодушным. Люблю, когда меня хвалят, говорят комплименты и почти верю в это… А по гороскопу года я Коза, что наделяет меня капризностью и… трусоватостью. (Смеётся. — Ред.)

— Сегодняшний спектакль-концерт совершенно необычен. Каковы истоки такого опыта?

— Я благодарен своему коллеге и партнёру Василию Семёновичу ЛАНОВОМУ, что он открыл мне этот вид искусства. Читать прозу или стихи в сопровождении оркестра — ни с чем не сравнимо. Ты оказываешься наедине со зрителем даже в большей степени, чем во время драматического спектакля. Во время спектаклей, даже будучи исполнителем центральной роли, любой актёр окружён партнёрами, они тебя поддерживают, они тебе партнируют. А тут… Тут только ты и Музыка. Музыка и ты. И наслаждение, и ответственность колоссальнейшая.

— А каковы ваши предпочтения в музыке?

— Обожаю ВИВАЛЬДИ, МОЦАРТА. Люблю ЧАЙКОВСКОГО и ШОСТАКОВИЧА. Когда слушаешь Чайковского, из груди просто рвётся: это ведь больше, чем люди-боги! Как они смогли, как осилили создать такую сверкающую, невероятную красоту?!

— Евгений Владимирович, существует мнение: все театры, все спектакли из года в год посещают одни и те же люди, одна и та же театральная диаспора. А море пошлости и дурновкусия не мелеет от этих островков духовности. Вы разделяете такую точку зрения?

— Нет, и ещё раз нет. Хорошие спектакли собирают залы. И число посещающих театры, концертные залы год от года увеличивается — при обязательном условии, что спектакль достойный, что он прозвучал. Добрая слава всегда разносится. Красота порождает красоту, а добро — добро.

Я много езжу по театральной России — не только центральной, но и простирающейся далеко от столичных городов. Люди стремятся к духовности, к красоте. Людям это надо. Тюмень, Уфа, Челябинск — чтение под музыку симфонических оркестров собирает сотни, тысячи слушателей.

— Давайте поразмышляем на темы творчества и цензуры. Вы ощущаете себя свободным художником в сегодняшнем мире?

— По счастью — абсолютно. Я волен ставить спектакли, интересные моей душе. Хочется читать со сцены ЦВЕТАЕВУ — читаю Цветаеву, хочется ПУШКИНА — читаю Пушкина. Я не встречаюсь сейчас с запретами и рекомендациями ставить таких-то авторов, а таких — ни-ни…

— Что вы думаете о таком явлении, как самоцензура?

— В моём восприятии самоцензура — степень личной ответственности, существующая в душе художника. Если кому-то нравится раздеваться донага на сцене или говорить с неё на нецензурном языке, это и есть отсутствие той самой драгоценной внутренней цензуры.

— Завершите, пожалуйста, фразу: свобода для меня — это…

— Свобода для меня — это сознательное ограничение своей личности. Это знание и понимание границ своего «я».

Если в человеке размыты или полностью отсутствуют такие границы, неизбежно начинается нечто недозволенное, а то и дикое.

Можно сколько угодно говорить о разнузданности сегодняшнего общества, о его пошлости и дурновкусии, но знаете, «ничто не ново под луной». Эксперименты с эпатажем, с едкими, злыми, непечатными стихами и прозой — это не изобретение XXI века. У России был не только солнечный гений Пушкин, были и язвительные братья ЖЕМЧУЖНИКОВЫ, и срамной, скандальный БАРКОВ.

Да что там говорить, и у солнца нашей поэзии имеются строчки, предназначенные отнюдь не для детей и гимназисток. И что с того? Остаётся и спасает-то высокое и прекрасное.

— Раз уж речь зашла о высоком и прекрасном. Актёрская профессия изначально драматичная или всё-таки лишь одухотворённая и прекрасная?

— Лично я сторонник мысли, что это прекрасная и радостная профессия. Театр — это всегда ответ на почти мистический вопрос: а что будет, если…? Убеждён: актёрские перевоплощения не надо принимать… как бы это поточнее сформулировать?.. Слишком всерьёз. Актёрство — труд любви. И ещё игра, радостная даже в горести. Ролей сыграно море, и если начать воспринимать каждую роль, как судьбоносную, ту, что забирает энергетику и жизненные силы, меня, поверьте, уже не было бы на свете — скончался бы от пожатия каменной десницы в «Дон Жуане», сошёл с ума от ревности и раскаяния в «Маскараде», замкнулся в себе от уязвлённого самолюбия в «Анне Карениной».

— О, великолепно, вы сами упомянули об «Анне Карениной». Ваш родной вахтанговский театр поставил уникальный спектакль по толстовскому роману, прочтённому труппой без единого слова. И при этом у вас получился стопроцентно драматический, а не хореографический спектакль. Как родилось такое чудо?

— Вы абсолютно точно сформулировали: спектакль получился драматический. Ни у кого из наших актёров нет хореографического образования. Поэтому задача стояла более чем непростая — осмыслить эмоции и мысли ТОЛСТОГО, его философию и чувства исключительно посредством пластики…

Откровенно скажу: сначала от этой идеи хотел отказаться. Я не танцующий актёр и не видел себя в этой работе. Потом режиссёр-хореограф спектакля Анжелика ХОЛИНА не только рассказала, показала свою версию объяснения Анны с Карениным после скачек. И всё встало на свои места. Мне открылось: для драмы, разверзшейся между этим мужчиной и этой женщиной, для обрисовывания их конфликта слова и впрямь не нужны. Слова предстояло перенести в жестикуляцию.

— Резюмирую: вахтанговская «Анна Каренина» — не балет, отважно освоенный драматическими актёрами. Это уникальный эмоциональный опыт одухотворения каждого жеста. Красноречие молчания. Но насколько я знаю, Толстого вы ведь читаете ещё в одном уникальном дуэтном спектакле — на два голоса с Людмилой ЧУРСИНОЙ?

— Да, ещё одно осмысление Толстого. Мы, кстати, должны были приехать к вам, в Саратов с этим спектаклем, но не прибыли не потому, что подвели или — не приведи, Господь, обманули, а потому что моя сценическая партнёрша заболела. Надеюсь, ещё обязательно сыграем спектакль с Людмилой Чурсиной перед вашим зрителем.

— Вы не только актёр, плотно и много занятый в репертуаре одного из знаменитейших театров России. Вы ещё и ректор славнейшего Театрального института им. Б. Щукина. Скажите, пожалуйста, удаются вам актёрские прогнозы об абитуриентах, удаётся увидеть дарование с первого взгляда?

— Наша профессия чрезвычайно сюрпризна. Прогнозировать в ней что-то — дело неблагодарное и даже странное. А студенты… Ну что сказать о них? Они прекрасны, как прекрасна сама молодость.

Мне нравятся сегодняшние молодые. Мне интересны наши и абитуриенты, и студенты. Нравятся их дерзость, открытость, их непослушность тоже по душе. Нравится, что они на ты со всеми ухищрениями современной техники. Сейчас принято восклицать:

айфоны, мол, отнимают душу. А я полагаю, это нормально и интересно, что они есть. Они расширили горизонты мысли и общения, все эти технические чудеса. Они ничего не отнимают — они обогащают — если не подменять ими жизнь, разумеется. А потом… Мир, если исключить из него техническую революцию, всё тот же. ГОМЕР, СОФОКЛ, ШЕКСПИР устрашающе, ошеломительно современны. В сфере чувств, в мире грехов и добродетелей человек всё тот же, что две тысячи лет назад…

— Из чего построен ваш личный «дом из стихов»?

— Очень много имён… Самые-самые любимые? БЛОК, Цветаева, Пушкин.

— Можете прочитать из Александра Сергеевича что-то очень любимое и созвучное собственной душе?

— Нет, весь я не умру —

Душа в заветной лире

Мой прах переживёт и тленья убежит.

На следующий день после концерта был Духов день. Моя подруга, замечательная художница Марина встретила Евгения Князева в одном из самых древних и именитых храмов города — в Троицком соборе. Актёр зажигал свечи пред иконой.

Художница поколебалась, но всё-таки решилась и подошла. Поблагодарила за концерт, за талант. Актёр душевно и тепло отозвался. Между актёром и художницей завязалась сердечная и добрая беседа.

«Какой подарок мне на Духов день, — с волнением сказала Марина. — Увидела в храме не только большого артиста, но и верующего человека. Вчера он мне подарок светский своим талантом преподнёс, а сегодня — духовный, долгие ему годы…»

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №25 от 13 июня 2018

Заголовок в газете: Слово ректора

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру