Великий исследователь был выдающимся лыжником, двенадцатикратным чемпионом страны и обладателем рекорда мира (!) в гонке на одну милю, однако самый стремительный и судьбоносный рывок он предпринял, успев спасти сотни тысяч жизней в далёкой, чужой, но притянувшей к себе Советской России. Все эти факты хорошо известны. Все эти факты известны до такой степени, что многие из читающих эти строки с раздражением скажут: «Как, опять о Нансене? У него даже ни одной круглой даты в этом году… ах да… 85 лет со дня смерти. Ну тут уж извиняйте, бывает — Нансен слишком часто смотрел смерти в глаза, чтобы наконец не умереть». Собственно, против этого тезиса не стал спорить ни сам великий норвежец, ни его сподвижники, один из которых, Отто СВЕРДРУП, отважнейший моряк, ходивший, в том числе, и под русским флагом, сформулировал суть личности, жизни и свершений Нансена в одной фразе: «Он был велик как полярный исследователь, более велик как учёный и ещё более велик как человек…» Сейчас такие чистосердечные заявления смотрятся наивно. Теперь, в веке XXI, всё по-другому. Лауреат Нобелевской премии мира-2009 отдаёт приказы о бомбардировках, при которых погибают лауреаты той же премии за предыдущие годы. Беженцы нынешней Европы — сытые, с айфонами, наглые и требовательные, они не просят хлеба, а требуют деликатесных продуктов, в том числе продукт финансовый — жирненькое пособие величиной во много сот евро. И так далее.
10 октября великому Нансену исполнилось 154, и в следующем году — 155-летний юбилей спасителя Поволжья.
Голос и колос Фритьофа
Чтобы представить весь масштаб и востребованность деятельности Нансена в Саратовской области и в Поволжье в целом, нужно вспомнить исторические реалии, в периметре которых развивалась его благородная миссия. В 1921-м грянула засуха, которая для разрушенной гражданской войной страны была приговором. Не забудем и директивы высшего руководства страны: «Вести беспощадную, террористическую борьбу и войну против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба», — это из знаменитого ленинского Декрета о продовольственной диктатуре. Хлеб — инструмент контроля, хлеб — инструмент принуждения, и балансировать с этим тяжёлым и страшным инструментом над пропастью до бесконечности было невозможно. Неурожай 1921-го дал отсчёт одним из самых страшных событий в истории Саратовского края и всего Поволжья.
Аграрная катастрофа стала закономерным результатом многомерных и многоплановых революционных событий, отбросивших страну к примитивным экономическим системам, по сути, к натуральному хозяйству. Писатель Владимир КОРОЛЕНКО, боровшийся с объективно обусловленным голодом ещё в 1891-м (эпицентром того голода 1891-1892 гг. был как раз Саратов. — Авт.), на этот раз констатировал: «Голод у нас не стихийный, а искусственный». Писатель знал, о чём говорил, всё-таки он был почётным председателем Всероссийского комитета помощи голодающим, разогнанного по липовым обвинениям в августе 1921-го.
Владимир ЛЕНИН — бесспорно, гений: только гениальный прагматик может извлечь пользу из национального бедствия и обратить его на пользу собственной диктатуре; он не особо разменивался на помощь своим голодающим подданным, как мягкотелое царское правительство в 1891-1892 годах, были — безо всякого сарказма — и куда более важные (лично для В. И.) задачи; но он хоть допустил, чтобы голодающему Поволжью помогали «империалистические хищники»: был будущий президент США Герберт ГУВЕР с его Американской администрацией помощи (АRА), был Нансен, координировавший деятельность добровольных общества Красного креста из девяти государств, и некоторые другие.
Нансен был в Саратове в ноябре 1921 г., посещал столовые, открытые Фондом его имени. Но до этого ноября 1921-го, до страшного обречённого Саратова, встретившего его метелью, Нансен прошёл многое.
Не будем говорить о «добром» Западе и «злых» большевиках, не допустим столь примитивной поляризации. Ибо на момент голода в Советской России отношение Запада к нашей стране было чудовищно враждебным (нынешние санкции как дружеский щелчок по лбу по сравнению с теми ударами в голодный поддых). В Европе тиражировалось жёсткое, но не лишённое элементарной логики мнение, что помогать голодающей России — это способствовать укреплению власти Ленина и большевиков. Нансен провёл вычисления и выяснил, что для прокорма людей в охваченных голодом областях необходимо 4 млн тонн зерна. Восемь тысяч железнодорожных составов по 50 вагонов… Это много, это очень много для раздёрганной России, но это ничтожно мало для Запада: «В Канаде нынче такой хороший урожай, что она могла бы выделить зерна втрое больше, чем необходимо для предотвращения страшного голода в России. В США пшеница гниёт у фермеров, которые не могут найти покупателей для излишков зерна. В Аргентине скопилось такое количество кукурузы, что её некуда девать и ею уже начинают топить паровозы. Во всех портах Европы и Америки простаивают целые флотилии судов. Мы не знаем, чем их загрузить. А между тем рядом с нами на Востоке голодают миллионы людей…» — Фритьоф Нансен.
В европейской прессе того времени господствовала ошеломительная смесь настроений из злорадства, подавленного сочувствия, разнузданного фантазирования и страха перед неведомым: писали, что в России разграбили первый же поезд с продовольствием, направленным на помощь голодающим («Это ложь!» — Нансен, сентябрь 1921-го), писали, что великий норвежец («масон, социалист, тайный большевик») направил в Сибирь партию оружия для революции, а сопровождал эту партию личный друг Нансена Отто Свердруп (речь идёт о Карской экспедиции 1921 г., которая доставила в Сибирь сельскохозяйственные орудия. — Авт.) И вот — слова Нансена, направленные к Европе, служащие ответом на все домыслы, инсинуации и слухи, слова чёткие, суровые, пронизанные решимостью и надеждой: «Я буду продолжать призывать европейские страны и правительства к борьбе с этим величайшим ужасом в истории. Зима уже близко. Скоро реки в России станут, а сухопутный транспорт будет затруднён снежными заносами. Допустим ли мы, чтобы зима навсегда остановила сердца миллионов людей?..»
Не тут-то было: милосердная Лига наций 30 сентября 1921 г. вынесла вердикт: помощь голодающим — дело частных лиц.
И тут Нансен развернулся на всю мощь человека, знающего, что такое беспредельный простор севера и беспредельное милосердие сердца.
Спартанский паёк и пароход «Спартак»
28 ноября 1921 г. Фритьоф Нансен прибыл в Саратов. Как вспоминают современники, наш город встретил великого норвежца непогодой и бледными бескровными лицами детей… Он посетил столовые, развёрнутые его фондом в Саратове. Что такое «нансеновская столовая»? Для любого современного человека или сытого «беженца XXI века» меню максимально скудное, суровое, спартанское: столовый паёк состоял из пол-литра супа и 1/4 фунта (то есть 113 граммов) белого хлеба в день. Всё. Но эти граммы и полулитры спасли жизни сотен тысяч людей.
Согласно официальным данным, к лету 1922-го Нансен и его фонд кормили полтора миллиона детей и взрослых Поволжья. Есть и локальные данные: так, в Саратовском районе за счёт нансеновских даяний питалось 8 тыс. детей и 20 тыс. взрослых. Впрочем, любые данные сейчас легко найти, набрав соответствующий запрос в интернет-поисковике: дескать, нансеновская помощь продолжалась до июня 1923 г., за это время было отдано 105,6 млн разовых пайков, и так далее… Нансен побывал на самых отдалённых границах голода — у нас, в Новоузенске, где люди даже не могли хоронить умерших, а просто клали их меж старых могил… И он, нобелевский лауреат, отдавший более половины денежной составляющей этой премии сюда, в Поволжье, видел всё это.
В декабре 1922 г. Нансен получил Нобелевскую премию мира (причём не подозревал, что номинирован на неё) и значительную часть денег, полученных в рамках премии, потратил на реализацию проектов по созданию в Советской России нескольких показательных опытных станций. Дело в том, что НЭП, объявленная великодушным Владимиром Ильичом, законодательно дозволяла иностранцам аренду земель. Были Нансеном арендованы земли и у нас, в советской Саратовщине: в селе Росташи (ныне Аркадакский район) была создана именно такая станция. На деньги Нансена закуплены техника, скот, осуществлены электрификация и телефонизация… Всё прогорело к 1927-му.
Зачем ему это было нужно? Богатый, всемирно известный, успешный человек — зачем он лез в самые страшные круги поволжского ада? Или для него это было чем-то вроде испытания силы веры, силы милосердия, равно как его жажда познания искала утоления на самых высоких и свирепых широтах земного шара? Ладно, это наше:
«…к равнодушной отчизне прижимаясь щекой», как писал более поздний, но классик. Но Нансен?
Кто знает. Хотел достичь полюса. Полюса милосердия.
Удалось.
…Последний раз он приехал в Саратов 16 июля
1925 г., девяносто лет назад. Он посетил наш город на пароходе «Спартак» — судне, которое видел каждый из нас: это будущая «Ласточка» Сергея Сергеича Паратова из «Жестокого романса». Нансен посетил университет, он убедился в том, что его помощь позволила превратить эпицентр голодной смерти в относительно спокойное место для жизни, работы, для счастья в семье.
Памятники Саратова: на воде, на хлебе, на крови
В Саратове до сих пор нет памятника Нансену. На самом деле в нашем городе любят ставить памятники странные и с первого взгляда неидентифицируемые: кому, за какие заслуги? Поставили памятник даже приставу ГРИШИНУ, который участвовал в строительстве первого в Саратове водовода (это тот городовой с шашкой, который стоит средь каскада фонтанов на спуске к набережной. — Авт.). Но он-то хотя бы заслужил.
Все основания установить памятник Нансену в Саратове (или хотя бы назвать в его честь улицу) были в
2011 г., когда великому норвежцу исполнилось 150. В следующем году будет 155, и вот тут не оплошать бы. У нас есть памятники высокопоставленным большевистским преступникам — КИРОВУ и прочим, есть названия улиц в честь негодяев и убийц — улица ХВЕСИНА, к примеру, но нет ни одной улицы Нансена. В новых микрорайонах мучаются, изобретая названия новым улицам, и тиражируют банальщину, беря информацию из прекрасной песни АНТОНОВА «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную…»: 18-й Абрикосовый тупик, 25-й Виноградный проезд. Хочу улицу Нансена!
«Чудится — точно вздох отлетающего духа огня; лишь кое-где витают светлые облачка, смутные, как предчувствие, — это пыль, стряхнутая со сверкающей мантии северного сияния. Но вот оно снова вспыхивает, новые молнии прорезают небо — нескончаемая игра! А тишина ничем не нарушается, глубокая, хватающая за сердце, бесконечная, как симфония вечности».
Не хотите увековечить его как спасителя голодающих, как исследователя — увековечьте как прекрасного писателя. Это ведь тоже Нансен.
