Энергия таланта востребована во всех мирах с одинаковой силой. А в вечер памяти Александра ГАЛКО две энергии — зрительская и актёрская, две любви — зала и коллег сошлись, как две гигантских волны, и затопили всё вокруг энергией любви.
Вечер памяти Александра Галко, состоявшийся в его родном театре, получился сокровенным и чрезвычайно мощным одновременно. Художественный руководитель театра Григорий АРЕДАКОВ вышел на сцену и говорил, обращаясь не столько к залу, сколько к нему — Александру Григорьевичу, Саше, премьеру театра, его коллеге и товарищу.
Виктор РЫЖАКОВ, ныне руководитель Центра имени Мейерхольда, профессор школы-студии МХАТ, а когда-то сценический партнёр выдающегося актёра, произнёс много больше, чем монолог об Александре Галко. Это были поистине стихи в прозе, код и ключ к таинственнейшей личности! Невысокий в миру, Галко казался на сцене высоким, безмерно эмоциональный, он почти всегда выглядел сдержанным и застёгнутым на все пуговицы. По словам Рыжакова, максимально серьёзным словам, при этом напоенным именно тем скрытым и ярким юмором, который ценил и излучал сам Галко, на Александра Григорьевича были похожи почти все… голливудские артисты: Роберт Де НИРО, Аль ПАЧИНО и даже… Вуди АЛЛЕН. Замечу в скобках, что те из зрителей, кто не поверили в этот пассаж, могли, прогулявшись по фойе, убедиться в справедливости эпатажно-дерзкого заключения — артист-хамелеон, человек с десятками сценических лиц, Александр Галко умел становиться радикально другим, сохраняя при этом свою единственность.
Я слушала удивительнейший монолог об Александре Галко, о том, что почти в каждом из его студентов есть толика его удивительнейшей, щедро раздариваемой им артистичной души, и думала о том, что, наверное, и не только в студентах, но и во всех, кого этот театральный Мессир почтил своим вниманием, интересом, неравнодушием. Каким он был? Он являлся Личностью, любившей музыку — почти так же, как стихи, и почитавшей поэзию почти так же, как театр. Галко сотворил себя человеком-книгой, человеком-спектаклем и тем сценическим действом, которые были почти каждому на вырост. Эту личность можно было открывать и так и не открыть, даже вполовину. Общение с ним — и краткое, и подробное интеллектуально обогащало и возвышало, поднимало над землёй. И в этом смысле название вечера «Кто летел над этой землёй» точно бьёт в цель. И оно не только напоминание о БУЛГАКОВЕ и о главной мистической галковской роли, за которую в него влюбились все — от сантехников до профессоров, от бомжей до искушённых театральных критиков, от исследователей творчества Булгакова до тех, кто во многом благодаря Галко и открыл для себя этот роман.
Студенты-дипломники его последнего, закатного курса, те, кто в апреле прошлого года лишились своего театрального отца, поразили своей красотой, пластикой и великолепной выучкой — вся перечисленная триада и есть фирменная примета галковских курсов!
А его студенты прежних лет читали любимые им стихи. ПАСТЕРНАК, ЕСЕНИН, ЦВЕТАЕВА, ШЕКСПИР, БЕРАНЖЕ — совершенные, огненные, пламенные, кристально ясные строчки обрамляли судьбу… Общими усилиями создался поистине полномасштабный портрет актёра в интерьере Жизни.
На экране царил и говорил он. Говорил о курсе, оставшемся без педагога и подхваченном им. Говорил о том, что не время горевать, надо работать. И эти слова теперь воспринимались, как послание из вечности. Как его обращение к своим, оставшимся без него ребятам.
Он говорил с экрана, а собравшиеся вокруг его изображения полукругом стояли безмолвно, горестно, но при этом гордо. С прямыми спинами, как учил их он. С королевской осанкой.
Стихи, читающиеся в этот вечер для Него и для зала, были поистине прекрасны. Великолепна оказалась и музыка — пианист Николай ИОРДАНИДИ наверняка удостоился бы его аплодисментов. Вечер был прекрасен и не горестен, а скорее печально-философичен — очень по-галковски. Очень в его стиле. Вечер памяти оставил чувство светлого и счастливого послевкусия и радость от того, что Он у нас был. У каждого свой — почти так же, как его величайший тёзка, обожаемый им (и нами!) ПУШКИН.
Вечер получился благородно-правильным ещё и потому, что заведующая литературно-драматургической частью театра Ольга ХАРИТОНОВА подготовила книгу воспоминаний коллег и друзей о выдающемся актёре и человеке, с которым её связывала долгая творческая дружба. И книга эта, благодаря энергии и верности Ольги собранная и написанная, а благодаря верности и возможностям другого человека, одного из ярчайших выпускников саратовской театральной школы Евгения МИРОНОВА, оказалась издана. И книга Ольги Харитоновой — тоже поклон артисту, красивый и благородный.
Люди всегда плачут о тех, кто уходит в любом возрасте безвременно, потому как любимые отправляются в Вечность. Под песок и землю. Под звёзды и на звёзды. Навсегда и безвозвратно, в привычном для нас осязаемом, телесном воплощении — безвозвратно. И очень даже возвратно в неосознаваемом нами воплощении духовном, тонком, незримом. Александр Галко не любил говорить о смерти. Он предпочитал энергично и вдохновенно, неравнодушно, увлечённо рассуждать о жизни:
«Курс, на котором учились МИЛОВАНОВ, СЕДОВ, ЧУЙКИНА, МОРОЗОВ, очень сильный, густонаселённый талантами. У нас репертуар был на год вперёд. Ребята сыграли в семи или восьми спектаклях. И в каких спектаклях! «Британик», «Свадьба Кречинского», «Безумство любви».
«Театр — это место, где должны быть звёзды, и этих звёзд видно уже в процессе студенчества. Был курс, на котором учились Оля КУЛИКОВА, Дима КУЛИЧКОВ, был курс с Алексеем КОМАШКО, с яркими Сашей ФИЛЬЯНОВЫМ, Алексеем КРИВЕГОЙ, Катюшей СТАРОСТИНОЙ».
«Чувства — это топливо для актёрской игры».
«Голос, на мой взгляд, — это звучащая суть человека».
«Любовь — это счастливая трагедия или трагичное счастье. Потому что даже счастливая любовь всегда несовершенна, всегда несёт в себе оттенок трагедии, расставания, непонимания, ощущения того, что кто-то любит больше. Смерти, наконец!»
О смерти он, получается, всё-таки говорил. Но только через зеркало жизни. Только повенчав их между собой — любовь и разлуку, день и ночь, шпагу и тень от неё.
Один мудрый человек, близкий друг Александра Григорьевича, однажды сказал, вспоминая о нём, поразительные слова. Что, понимая всю систему актёрских масок и перевоплощений, он всё же не сомневается: для того, чтобы так сыграть Мессира, надо было иметь толику мессирского вещества в себе. В случае с Александром Григорьевичем, думаю, это была скорее всего толика некоего гордого и жестокого всезнания — о других и себе, о жизни и смерти.
В самом начале вечера на сцену вышел маленький светловолосый мальчик — Саша ЧЕРНИКОВ и запел белорусскую песню. На экране мелькали немногие уцелевшие фото из детства будущего актёра — оказывается, в нежном возрасте он был белокурый! И хрупкий мальчик на сцене так сильно напоминал его! А потом, когда ныне уже сложившиеся актёры, они же ученики Александра Галко, читали стихи, прозвучало одно из самых пронзительных стихотворений о войне. Геннадий ШПАЛИКОВ. Не просто стихи — ворожба. Впрочем, стихи всегда ворожба. На том они и держатся. И нас держат.
Путешествие обратно
Я бы запретил.
Я прошу тебя, как брата:
Души не мути.
А не то рвану по следу —
Кто меня вернёт?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю
Там, где, Боже мой! —
Будет мама молодая
И отец живой.
А может быть, Он и впрямь Там — в бедном, но таком счастливом сорок пятом? Кто сказал, что параллельных миров и перемещений в них не существует? Путешествия обратно нужны — это просто Шпаликов — как истинный поэт — оберегал тайные маршруты. А коллеги, ученики, друзья, фотографы, родной актёру театр и любезные его сердцу зрители сообща и на едином дыхании устроили актёру (и себе!) именно «путешествие обратно». Которое незабываемо. И благодаря которому легче и праздничнее жить. Потому что смерти нет, когда есть ТАКИЕ МАРШРУТЫ, ТАКИЕ ДУШИ, высокие и умные, благословляющие и осуществляющие эти маршруты. Пока есть такие вдохновенные и любящие путешественники под знаком Любви, будут и Восторг, и Театр, и Надежда, и Сила жить и быть счастливыми вопреки любой логике и благодаря собственному сердцу.
