— Ольга Борисовна, ходят легенды о том, что вы за ночь могли прочитать — и сказать страшно! — «Тихий Дон». Это правда?
— Да. С самого детства я очень много читала и, не прибегая ни к каким техникам быстрочтения, этой методикой самостоятельно овладела. И — уверена! — каждый желающий может этим искусством овладеть. Правда, всю страницу одним взглядом — по законам быстрочтения — я охватить никогда не могла в силу специфики своего зрения. Имелось бы хорошее зрение, ещё быстрее читала бы.
Всю жизнь я не столько читатель, сколько глотатель книг. Книги — одно из величайших наслаждений. Мне искренне жаль тех, кто этого не понимает, кому подобное не открылось.
— А быстрочтение не отнимает наслаждения, получаемого от стиля писателя?
— Наслаждение может отнять перевод, а не быстрочтение. Я, например, прочитала одну знаменитую английскую сагу сначала на английском (на русский она в те годы ещё просто не была переведена) и лишь потом в переводе. Когда осилила «русский вариант», разочаровалась, настолько та же самая, очаровавшая меня ранее книга показалась мне «плоской», никакой.
— Сколько книг в вашей домашней библиотеке?
— Тысячи, но точно я не знаю. Когда открылся Волгоградский университет, я подарила ему грузовик книг. У меня постоянно берут книги преподаватели, аспиранты. Раньше я приобретала и читала все книги по языкознанию, выходившие в мире. Поэтому у меня богатая не только библиотека художественная, но и библиотека специализированная, филологическая.
— Кроме многометровых стопок по языкознанию я вижу в вашем шкафу много беллетристики. ШЕЛДОНА, например. Любите его?
— Люблю, потому что это качественная беллетристика. Это увлекательно. Динамично. Образно. Красочно. Нескучно.
— А чему именно — мысли или чувству, стилю или психологической проработке характеров вы отдаёте предпочтение, берясь за книгу?
— Всему перечисленному в комплексе. Одно неотделимо от другого. У каждого человека, разумеется, свои книги. В одном я уверена на сто процентов: чтобы мозг развивался, необходимо читать достойную литературу! Ежедневно и всю жизнь.
— Что вы думаете о тотальной компьютеризации сегодняшнего мира?
— Думаю, что компьютер — огромное достижение. Огромное благо и огромная угроза для человечества одновременно. Сейчас уже высокопрофессиональные неврологи говорят: постоянное пользование интернетом изменяет структуру головного мозга. Отмирают или не развиваются клетки мозга. Человек теряет навыки размышлений. Компьютер развивает преимущественно навыки реагирования. Только реактивные ответы: лайк, краткий комментарий. А книги... Они обучают искусству думать, анализировать, созерцать…
— Для вас не важно — электронная книга перед вами или настоящая?
— У меня сейчас нет хрусталиков, поэтому электронные произведения я не читаю в принципе. А вот бумажные книги читаю до сих пор. Правда, сейчас я ставлю себе жёсткий запрет на чтение художественной литературы, потому что стараюсь щадить глаза. Без беллетристики я могу обойтись. А вот не читать диссертации, научные статьи, аспирантские работы я не могу себе позволить.
— У вас нет хрусталиков! А как же вы воспринимаете окружающий мир?!
— В школе я долгое время скрывала, что почти ничего не вижу. Потом в класс пришла близорукая учитель и меня быстро разоблачила. Первый раз я примерила очки уже будучи взрослой девочкой. И первый же взгляд через очки привёл меня к ошеломительному открытию! Я даже вскрикнула: у людей, оказывается, разные лица! Но моё открытие длилось лишь с минуту — не больше. Потом это видение для меня закрылось и больше уже не открывалось.
— Вы, наверное, страшно горевали по этому поводу?
— Не могу сказать, чтобы горевала. Я восприняла это как данность. Известный психолог по зрению ГЛЕЗЕР сказал мне однажды, что мой мозг просто заблокировал информацию, которая представлялась ему лишней.
— Ольга Борисовна, вы о собственном мозге говорите, словно об отдельном для вас явлении.
— Не исключено, что так оно и есть. Чрезвычайно авторитетный лингвист ЧЕРНИГОВСКАЯ — она была на интервью у ПОЗНЕРА — утверждает, что мы неправильно говорим: мой мозг. Он не наш. И кто его хозяин, решительно никто не знает.
— Обширная тема для духовных размышлений… Возвращаясь к теме книг: чему главному они вас научили?
— У разных книг я брала разные рецепты счастья, крепости духа, нравственные советы. У СТАНЮКОВИЧА нашла совет, который помогает мне всю жизнь: посреди самой тяжёлой и стрессовой работы надо находить десять минут для того, чтобы лечь, закрыть глаза и ни о чём не думать. При соблюдении всей триады очень помогает…
— Но не думать ни о чём очень сложно!
— Вот уже на протяжении многих десятилетий я занимаюсь йогой. Это, кроме всего прочего, позволяет высвобождать и очищать сознание. Йога и Лондон повлияли на моё излечение от сильнейшей астмы, которая мучила меня долгие годы… Что касается книг… Меня поразил в своё время роман Марии КОРЕЛЛИ «Страдания сатаны». В нём говорится, что Бог отпустит сатану, сидящего на кресте церкви, только в том случае, если он найдёт человека, который не поддастся искушению. И князь тьмы не мог найти такой личности! Из той книги я вынесла для себя совет советов: нельзя поддаваться соблазну!
— Что вы рекомендовали бы юношеству читать в первую очередь?
— ЛЕРМОНТОВА. ПУШКИНА я, разумеется, тоже люблю и знаю. Читала его всего насквозь — от стихов до писем. Но Лермонтов! Он — чудо! У него абсолютно современный, только при этом чистейший, прозрачный язык. И нет ни одного слова, которого бы мы не употребили ныне.
А что касается рекомендаций, я просто советую читать. Как можно больше. Это, поверьте, тоже навык, хорошая, благородная привычка. Чем раньше ребёнок освоит её, тем больше шансов, что компьютерные игры и телефон не уведут человека от чтения. Сказано: «В начале было Слово». Вначале должны быть книги, а не телефон.
— Ольга Борисовна, для всего университетского сообщества вы пример редчайшего мужества. Но за пределами университета о некоторых фактах вашей биографии известно, думаю, не очень много. Можете рассказать, как вам удалось справиться со смертными медицинскими приговорами?
— Начать, наверное, надо с того, что я не должна была родиться живой. Мама, когда ждала меня, переболела тропической малярией, и её уверяли: долгожданное дитя появится на свет мёртвым. Когда я — к изумлению акушерок — родилась живой, её тут же предупредили: ваша девочка проживёт не больше трёх дней.
Я прожила три дня и заболела болезнью со стопроцентным летальным исходом. Но сумела отыскать свой личный процент выздоровления и для этой напасти. И это только начало. Дальше и астма, и порок сердца, и сильнейшая аллергия со множеством аллергенов. Одним словом, букет таких заболеваний, при которых не то что вести активный образ жизни, а лежать и еле-еле дышать и то проблематично.
В мой первый год жизни детский врач семь раз ставил мне смертный приговор! Так что я к приговорам привыкшая и их не слушающая. Когда я уже училась в университете, у меня были лиловые руки и такие показания по сердечной деятельности, что медики советовали моей маме готовиться к неизбежному. По единодушному мнению людей в белых халатах, я была не жилец. В тот период я и впрямь еле ходила, но моя мама, за что я ей благодарна до сих пор, буквально вытолкала меня из дома. На учёбу. Отнюдь не образно выражаясь, а в самом что ни на есть прямом смысле этого слова, я по стеночкам домов добиралась до СГУ, на лекции. А время, напомню вам, было отнюдь не благостным — шла война, было и страшно, и холодно, и голодно, то есть ничто не располагало к выздоровлению. Однако я выжила, потому что не позволила себе умереть! Я вам больше скажу: сейчас, в свои девяносто четыре я много здоровее, чем в семнадцать. «Никогда не сдавайся и не паникуй» — вот мой главный жизненный девиз. Жизнь — это действие. Чем больше мы работаем, двигаемся, думаем, отдаём и излучаем энергию, тем больше она возвращается к нам. Я знаю раковых больных, выживших именно благодаря своей жажде жить, своему даже не намерению, а твёрдому стремлению победить якобы непобедимую хворь.
Однажды я летела из Кисловодска с дочерью, и рядом оказался мужчина, представившийся доктором Суратом. Это именно он поставил мне в детстве семь смертных приговоров. Заболев онкологией, он, оказывается, решил во что бы то ни стало обуздать свою болезнь, вспомнив про моё, ещё детское и юношеское противостояние всем недугам. И представьте себе, ему удалось продлить жизнь на несколько лет, в то время как коллеги поставили на нём крест.
Это очень приятно, когда удаётся кого-то вдохновить и увести от мрачности мыслей. Я всем хочу сказать: не верьте в свои смертные приговоры. Верьте в себя, в свою силу, и всё у вас получится.
— Ольга Борисовна, поделитесь секретами творческого долголетия. Что это — вегетарианство или предпочтение всем напиткам чистой воды?
— Я всегда мало ела, но это моя особенность, я её никому не рекомендую. Всю жизнь я ем всё и никогда не была вегетарианкой. Одно из моих фирменных блюд — плов с индейкой. И ещё я люблю чай. И — мороженое.
Когда-то я мечтала дожить до двухтысячного года, то есть до семидесятисемилетия. Сейчас у меня другая цель — встретить своё столетие. Одна из моих тёть прожила сто лет и три недели. Так что наследственность позволяет мне надеяться. Человек вполне может дожить и до ста двадцати лет — лично я знаю такие примеры.
— А я общалась даже с несколькими фронтовиками, разменявшими столетний возраст. Это люди, которые прошли через очень многое!
— Видите, как получается: те, кто через многое прошёл, они и живут!
— Ольга Борисовна, как вы воспринимаете сегодняшнее время?
— Оно коммерческое, а значит не щадящее ни науку, ни культуру, ни искусство.
— Раньше времена были лучше?
— Не дай бог жить вам в прежние времена, Светлана! Когда я ещё училась в школе, у нас за один только год сменились восемь (!) учителей английского языка. Они не увольнялись из школы по собственному желанию. Они просто исчезали. Догадайтесь, почему. А сколько людей преследовали по национальному признаку, сколько было войн с космополитами, с врагами народа. И самое страшное помню: это страх. Он витал в воздухе.
— За что вам страшнее всего сейчас?
— За русский язык. Он претерпевает катастрофу. Не могу выносить того факта, что мат перестал быть табуированным явлением. Мат уже не примета конфликта или даже примитивного общения, он превратился ещё и в заполнителя пауз. Всё меньше людей, кого он удручает, оскорбляет, шокирует. Мат стал обыденностью, тривиальностью. В это — понимаю — трудно сейчас поверить, но до 1946 года я ни разу не слышала матерных слов. А я ведь не только в университетских стенах и в своём домашнем кругу из семьи интеллигентных, опекавших меня взрослых пребывала. Я ходила по улицам! По всему городу. В том числе во время войны, когда нервы были у всех на пределе. Но мат тем не менее не звучал!
Нет, на заборе эти слова, конечно, существовали, но в речь они не пробирались! Подзаборная лексика знала своё место! А сейчас поганые слова стали едва ли не нормой русского языка — и разговорного, и письменного!
Про сленг я уже не хочу ничего говорить! Слова «клёво», «прикольно», «круто» — тот словесный мусор, который летает во время разговоров даже весьма достойных людей.
— Что особенно высоко вы в жизни цените?
— Разномыслие. Во время войны, то есть в период государственного, политически-общественного, официозного единомыслия на территории СГУ преподавали педагоги из Ленинградского университета. Эвакуация Ленинградского университета в Саратов стала, на мой взгляд, лучшим подарком для всех нас — и тогдашних преподавателей, и студентов. Лекции читали потрясающие личности! Мы, студенты, бегали слушать лекции разных педагогов, и это стало драгоценным интеллектуальным опытом. Например, лекции о ЖУКОВСКОМ подарили лично мне трёх разных Жуковских! Только разномыслие, царящее в атмосфере жизни и обучения, разномыслие, а значит, возможность мыслить самостоятельно, а не так, как обязывают учителя, родители, шеф, партия, строй, руководство, дарит человеку мыслительную энергию и желание самостоятельно думать, развиваться, расти.
