«От воинствующей бездарности выпадаешь в осадок»

Театрализованный концерт «В стиле ретро» на песни Исаака Дунаевского в рамках Собиновского фестиваля прошел поистине триумфально. У дирижерского пульта стоял сын знаменитого маэстро — популярный Максим Дунаевский. Он не был объявлен — зал узнал его и встретил овацией.

Впоследствии, когда гостя сменил главный дирижер саратовской академ­оперы Юрий Кочнев, волшебство сохранилось. Под песню «Широка страна моя родная» зал просто встал в едином и светлом порыве.

Максим Дунаевский — это тот самый счастливый случай, когда природа не отдохнула. Талантливый сын великого отца, которого справедливо называли советским Моцартом, Максим Исаакович Дунаевский написал музыку к более чем шестидесяти кинофильмам и двадцати мюзиклам.
Среди его произведений настоящие хиты вроде песен к телефильму «Три мушкетера» и «Мери Поппинс».

— Каким был ваш отец?

— Очень веселым человеком. Балагуром. Анекдотчиком. Остроумцем.

— Расскажите какую-нибудь байку, связанную с ним.

— У меня была няня. Очень стройная и – подчеркиваю — чрезвычайно высокая девушка. Звали ее Маруся. Так вот, мой отец в свободное время, как и любой нормальный человек, любил выпить. А старые советские рюмки имели такую опоясывающую их ленточку. Знаете, как прозвал ленточку отец? Марусин поясок. И когда его спрашивали, сколько ему налить, папа неизменно отзывался: по самый Марусин поясок.

— Ваш отец был очень известный человек, и понятно, что особого времени на ваше воспитание у него не было, и все же — имелись ли некие основополагающие правила поведения, которые он вам прививал?

— Не выставляться, не задаваться своей фамилией. Отец даже близко не вводил в обиход понятие «круг общения». Мол, с этими ты можешь дружить, а те слишком просты.

— Отцовское воспитание помогло в жизни?

— Иногда мне кажется, что он воспитал меня чересчур интеллигентным. Потому что в сегодняшней жизни часто побеждает даже не талант, а наглость. И чем беспринципнее иной служитель искусства, тем удачливее он, тем больше на виду, тем выигрышнее его карьера, тем больше проектов он может реализовать. От понимания подобного становится тошно. Понимаете… Я не то чтобы завидую этим людям. Просто от воинствующей бездарности выпадаешь в осадок. Ее носители обладают талантом обирать тебя энергетически. Они вцепляются во все живое как пиявки, и отодрать их от себя очень проблематично.

— Когда вы сталкиваетесь с подобными явлениями в искусстве, как-то реагируете на них?

— Нет, а зачем?! Да, возникает иногда стремление выложить свои соображения на этот предмет в блоге, написать что-то в интернете. Потом думаю: зачем?! Кому это нужно?! Если наш мир открывает свои объятья сущим бездарям, пустоте, то его явно не переделать дискуссиями в интернете.

— Как, по-вашему, почему ныне такое количество бездарных произведений в литературе, кинематографе, музыке?

— Искусство требует времени. Концентрации. Уединения. А сейчас век бешеных скоростей. Многое создается с наскоку. И поэтому столько поверхностного, неинтересного, никакого. Ну и потом многое, наверное, зависит от профессиональной школы. Мне в этом смысле повезло. В этом мое преимущество перед многими сегодняшними молодыми людьми, у которых нет таких, как у меня, педагогов. Моими учителями были Дмитрий Кабалевский, Андрей Эшпай, Тихон Хренников. Это не только крупные композиторы, но и поистине просвещенные личности. Люди, которым было что передавать своим ученикам.

— Скажите, а с кем из крупных композиторов вам хотелось бы пообщаться, если бы вдруг появилась машина времени и можно было бы попасть в прошлое?

— С папой! Конечно, с папой! Мне было всего лишь десять лет, когда его не стало. А сейчас сколько мне хотелось бы ему рассказать, показать, выслушать его соображения на этот счет!
Если откровенно, то мне повезло, что все правильно сложилось. В профессии артиста — артиста в широком смысле этого слова, то есть и певца, и актера, и композитора — чрезвычайно важно совпадение ряда свойств. Это талант, работоспособность и удача. И все компоненты этой триады — равновесомые вещи. Выпади хотя бы один компонент – результата не будет.
Моя музыка из «Трех мушкетеров» — хиты примерно такого же наполнения, как отцовские «Веселые ребята». Это то, что звучит вот уже много лет. Каждый год звучит.

— Мне всегда представлялось, что поэты и музыканты напрямую связаны с небесными сферами. Но если с поэзией все более или менее понятно, то музыка — сплошная загадка.

— А для меня поэзия — тайна из тайн. Откуда к людям приходят образы, рифмы, ритмы, созвучия? С музыкой, мне кажется, куда проще. Иногда работаешь под конкретный заказ, иногда даже неожиданно для себя пишешь что-то под конкретного исполнителя.

— А заказ сложно свести с вдохновением?

— Отнюдь. Это нормально — сочинять под заказ. Кстати, многие сейчас этого не помнят или не хотят помнить, но ведь большинство крупных музыкантов былых веков, большинство признанных гениев — и Верди, и Моцарт, и Гайдн — все они работали под заказ.

— Искусство — сфера, где не счесть загадок. Если не просто откровенная неудача, а устрашающий провал постигает талантливого человека — это, по-вашему, недоработка, погоня за быстрым успехом или что-то более серьезное?

— Думаю, что каждому творческому человеку надо пристальнее присматривать за самим собой. Потому что талант — он ведь не только дается как подарок свыше. Его и отобрать могут. Отключить. Пушкин об этом четко сказал: «Гений и злодейство — две вещи несовместные».

— Чего вы боитесь больше всего?

— Сложный вопрос. Наверное, как и все люди, долго болеть в старости, стать обузой близким. Но говорят, что опасно даже желать некоторых вещей, например, умереть мгновенно. Моя мама об этом мечтала, часто говорила и… накликала. Погибла в одно мгновение под колесами автомобиля. Поэтому есть то, что лучше не проговаривать. Я композитор. Наверное, поэтому больше всего боюсь перестать сочинять музыку.

— Опасаетесь, что вас, говоря вашим языком, отключат?

— Боюсь перестать создавать достойную музыку. Масса людей не отдает себе отчета, когда их творчество перетекает… простите за жесткую фразу… в маразм, и продолжают творить. Вот это страшно.

— А любовь?

— Само собой.

— Александру Блоку принадлежит поэтическое откровение «И снова я влюблен впервые». Когда влюбляетесь, ощущаете единственность каждой очередной любовной вспышки?

— Конечно! Я вообще убежден: любовь трехмерна!

— Объясните, пожалуйста, поподробнее.

— С удовольствием! Могу лекции на эту тему читать. Этап первый — состояние влюбленности. Это когда ты в душевном полете, когда готов плакать от счастья переживаемых чувств, когда тебе нужно рассказывать о них, когда тебе даже секс не очень нужен, потому что ты находишься в упоении от одной мысли, что у тебя есть эта женщина. Этот этап длится недолго. Больше того — в нем опасно задерживаться, иначе можно, не приведи господь, погрузиться в платоническую любовь. Второй этап — страсть. Чувственное насыщение друг другом. Этот период длится от двух до пяти лет. Кто говорит, что у него это происходит больше, врет, не верьте ему. До пяти лет — и точка. Дальше начинается привычное выполнение супружеских обязанностей.

— Позвольте, ну а третий этап?

— Вот тут-то самое интересное. У кого это получается, у кого — нет. Это родство, влюбливание, вживание в жизнь своего партнера. Это уважение. Без него совместная жизнь вообще невозможна. У меня сейчас седьмая жена. Думаю, последняя.

— Почему так решили?

— Мы вместе уже одиннадцать лет. Ни с одной из предшественниц моей нынешней супруги такого рубежа еще не преодолевали.

— Женщина, в которую вы влюбляетесь, должна быть кукольно красива?

— От куклы уже через пару лет начнешь гулять. Они утомляют.

— Интеллектуальна?

— Боже упаси! Если не клиническая дура — вполне достаточно! А интеллектуалка… Она с каждым днем и часом стремится стать все более интеллектуальной… Ужас!

— Ваша избранница должна быть музыкантом?

— Ни в коем случае! Боливар не выдержит двоих! Я жил одно время в доме, где этажом выше жила Вишневская. Летом окна открыты, и из окна раздаются рулады. Рулады, конечно, красивые, но я тогда уже зарекся на всю оставшуюся жизнь: только не певица!
Хотя красивый голос — не буду скрывать — меня всегда цеплял в женщине. Люблю низкие женские голоса. У моей нынешней жены такое волнующее контральто.

— Ваши женщины ревнуют вас только к другим женщинам или к музыке тоже?

— К музыке да, бывало. К теннису еще. Да женщины так странно устроены, что будут неистовствовать по поводу любого твоего выхода из дома: ты куда пошел, я-то здесь?!

— Ваши бывшие жены поддерживают с вами нормальные отношения?

— Они не только со мной отношения поддерживают! Они между собой дружат! Детям от других моих жен подарки делают! В гости к ним ездят! Дети ведь объединяют!

— Как вы умудряетесь поддерживать столь гармоничную атмосферу среди тех, кто должны быть непримиримы?

— Я никогда не говорил плохо ни об одной из своих бывших женщин. Никогда не делил ни с кем имущества. Уходил — и начинал жизнь с нуля.

— Всегда уходили вы?

— Нет, одна ушла сама. Но это не значит, что она на какое-то время не сохранила на меня обид. Женщина по сути своей тигрица, мстящая мужчине, когда он перестает быть рядом с ней. Даже если женщина уйдет сама, она найдет, что поставить вам в вину. Например, почему позволил уйти? Почему не удержал?!

— Как мужчины воспринимают общество такого сердцееда, как вы?

— Нормально. У меня есть правило: жена друга для меня не женщина.

— И вы всегда неукоснительно следуете столь жесткому для сердцееда закону?

— У этого правила есть окончание «…Правда, если она мне очень нравится, он мне не друг».

— Вот это уже больше похоже на правду! Вы просто российский Хемингуэй. Он женился всякий раз, когда влюблялся, и не признавал людей, живущих в одном браке.

— А в так называемых верных, долгих браках много лжи. Бывает, что своей жене ручки-ножки целует, единственной называет, а на стороне еще одна тайная семья есть. Зачем это?! Я, во всяком случае, никому никогда не врал и своих внебрачных детей не прятал.

— Когда вы работаете, есть ли та или тот, кто осмеливается вам мешать?

— Моя такса. Она настолько живописно подвывает, что я выставляю ее вон из комнаты. Но она продолжает заниматься тем же по соседству. Таксы — чрезвычайно умные создания. У них выразительнейшая мимика! Они все понимают и даже умеют… улыбаться!

— Во сколько начинается утро маэстро?

— Часов в двенадцать, в час дня. Я поздно ложусь и соответственно — поздно встаю.

— Ваш приезд на Собиновский фестиваль заставил вас подняться в шесть утра. Как ощущение?

— Утро стрелецкой казни. Жив, как ни странно.

— Я обратила внимание: на репетиции музыканты встретили вас стуком смычков. Это приветствие или знак уважения?

— Наверное, и то и другое. Оркестранты — они скажу вам – о-о-о-о-о-о... самый злой народ на свете. Они всегда проверяют руку нового дирижера. От них ведь ничего не скроешь. Все слышат и видят.

— Вас порадовало, что песни вашего отца до сих пор имеют такой успех?

— Вы знаете, песни не только моего отца, но и многие песни той эпохи учат настоящему. Они светлые, добрые, по-настоящему патриотичные. А этого столь не достает ныне. Я был счастлив, получив приглашение на фестиваль. Потому что сама по себе фестивальная атмосфера, ее приподнятость, ее праздничность, торжественность стоят многого.