В судебном заседании прозвучали две основные версии, точки зрения, как выразился представитель генпрокуратуры, – обвинения и защиты. Но обе вызывают массу вопросов. И возникают другие версии, другие точки зрения на трагическое событие, запятнавшее, можно сказать, на века нашу губернию. И хотя у каждой версии могут быть многочисленные сторонники, ни одна не набирает достаточных и убедительных доказательств, чтобы поставить точку в деле об убийстве прокурора области Евгения Григорьева.
Трагедия, как все помнят, произошла 13 февраля 2008 года во дворе дома, в котором жил Евгений Федорович. Убийство столь влиятельной фигуры на шахматной доске даже нашего неспокойного коррупционного региона поразило своей дерзостью. Тело прокурора обнаружили где-то в районе полвосьмого вечера. То есть время оживленное. Многие возвращаются домой. Но, видимо, в том и был расчет заказчиков убийства – совершить злодейство самым неожиданным способом. Действительно, никто не ожидал, что убить прокурора области можно так просто. При этом никто ничего не видел, не слышал. Очевидцев нет, а двор не был под тщательным наблюдением видеокамер.
Однако к 5 марта следствие уже располагало данными о подозреваемых, трое из которых ныне на скамье подсудимых. Напомним еще раз их имена. Итак, суду представлены обвиняемые: в организации убийства — Букенбай Казиев, в совершении убийства — Марат Казаков и в участии (он, по версии следствия, привозил и увозил киллера) — Александр Панченко. Первые двое дали признательные показания во время следствия, а Панченко не признал вину ни тогда, ни в суде.
Заказчиком убийства, как известно, следствием установлен гендиректор завода «Серп и молот» Алексей Максимов, который спустя год после преступления был найден повешенным в камере Бутырок. Другой рядовой участник преступления Мамбетов совершил самоубийство со словами, что «не виновен в убийстве Григорьева, но не хочет жить», еще до начала первых допросов – 5 марта 2008 года, когда был задержан первый подозреваемый – Казаков.
Версия обвинения построена на признательных показаниях Максимова и нынешних фигурантов дела. Последние отказались от своих показаний, данных ими во время следствия. Это обстоятельство делает версию менее убедительной. К тому же в самоубийство Максимова мало кто верит. А ведь он мог бы рассказать суду многое, возможно назвав и других заказчиков убийства прокурора. Врагов и недоброжелателей у Евгения Федоровича, надо полагать, было предостаточно. Ведь, к примеру, именно он дал «зеленый свет» на отправку за решетку мэра Саратова Аксёненко. И кто знает, кто последовал бы за непотопляемым градоначальником…
Дерзко и просто
Обвинение считает, что Максимов ошибочно видел в Григорьеве своего врага, который помогал другому бизнесмену «захватить» его завод. Завод «Серп и молот» действительно почти стал собственностью семейства Максимовых, поскольку директор Максимов, не без помощи своего высокого положения, скупил у подчиненных акции завода. Он и его сын стали обладателями почти 80% акций. А фактическим обладателем 22% акций стал бизнесмен и политик, депутат областной думы. И между ними возник конфликт. Обвинение не считает, что со стороны бизнесмена-депутата был рейдерский захват предприятия.
Акции были приобретены в порядке, установленном законом. Их приобретение давало определенные права. И бизнесмен пытался этими правами воспользоваться. Он просил либо выкупить у него акции за 30 млн рублей, либо предоставить часть территории под строительство. Максимов отказал. Причем разговор состоялся в ресторане «Бавария» и был записан ФСБ. И обвинение подчеркнуло (во время прений в суде), что никаких угроз со стороны бизнесмена в адрес Максимова не было. (Кстати, защита объявила, что Максимов о записи знал, собственно, он-то и обратился в ФСБ с заявлением об угрозах со стороны бизнесмена.)
По версии обвинения, Максимов связывал обрушившиеся на его завод проверки с действиями Григорьева. Но проверяли и налоговики, и сотрудники милиции, не подведомственные прокуратуре. Обвинение подчеркнуло, что были исследованы все журналы с поручениями, которые давал Григорьев, и установлено, что Григорьев поручал проверить все обращения и жалобы, поступившие в прокуратуру, как против Максимова, так и в его поддержку. Находясь в заблуждении в отношении Григорьева, считая, что тот действует в интересах лишь бизнесмена, и борясь за свой карман (так было сказано в суде), боясь потерять собственность, Максимов, по версии обвинения, решил физически устранить Григорьева и поручил организацию убийства своему другу, верному работнику и любителю бокса Казиеву. Тот и набрал «группу поддержки» из таких же верных и преданных Максимову людей. Их связывает любовь к спорту и благодарность Максимову за многолетнюю материальную и финансовую помощь, которую тот им оказывал. Что, конечно, само по себе не преступление. Никто не осудит Максимова, например, за то, что он выделил Казиеву (надо полагать, из своего кармана, а не завода) 100 тыс. руб. на похороны матери. И если в принципе подобная помощь шла от Максимова всем проработавшим на заводе многие годы, так это замечательно. Но обвинение настаивало, что тот же Казиев не мог отказать другу и господину в любой его просьбе, в том числе и в организации убийства. Как и другие сотоварищи.
Казаков не был работником предприятия. Он житель Саранска. Но как боксер знал и Максимова, и Казиева. Последний и предложил Казакову убить сотрудника прокуратуры области. Казаков настаивает, что он не знал, что Григорьев – областной прокурор. Предложение было принято. Денег Казаков получил не так уж и много: сначала 20 тыс. руб. сразу после убийства, а затем, уже на трассе, когда Казаков вернулся в Саранск, еще 50 тыс. руб. Примечательно, что, по раскладу обвинения, лично на себя из полученных тысяч Казаков потратил рубли, купив конской колбасы. Остальные ушли на жену и ребенка (они больны), на оплату квартиры, проезд из Волгограда до Мордовии (он после убийства добирался до дома окольными путями) и так далее.
На закономерный вопрос, почему же именно Григорьева решил физически устранить Максимов, а не бизнесмена-оппонента? – у обвинения такой ответ: прокурор области имеет больше недоброжелателей, в случае его убийства круг подозреваемых значительно шире, а бизнесмен открыто выступал против Максимова, конфликтовал с ним. Но было подчеркнуло, что 13 февраля – день рождения того самого бизнесмена. И Максимов выбрал этот день, дабы намекнуть своему «оппоненту» на то, чтобы он прекратил «рейдерство» на завод и оставил его владельцев в покое.
Версия обвинения, его точка зрения вызывают сомнение прежде всего в том, что, задумав столь дерзкое по своей простоте убийство столь высокого уровня должностного лица, Максимов действовал в одиночку, без поддержки иных высокопоставленных лиц, заинтересованных в устранении Григорьева не менее, чем ныне повешенный «заказчик».
Напомним, что оружие убийства не найдено. Давая признательные показания, Казаков путался, так и не вспомнив точно, куда он забросил пистолет. Правда, обвинение подчеркнуло, что сначала решили, что в Григорьева стреляли два раза, так как были две раны – в грудь и голову. Но Казаков признался, что стрелял три раза. Тогда-то и была найдена третья пуля, выпущенная из того же пистолета. Что, по мнению обвинения, вполне доказывает, что в Григорьева стрелял Казаков.
По воле судьбы
«Это по воле судьбы я оказался в то время и в том месте», — говорил в прениях Марат Казаков, бывший сотрудник милиции, оперативник, боксер, объясняя свое нахождение на месте преступления, которого, как ныне он утверждает, не совершал.
Однако нельзя винить судьбу. Даже если и признать версию подсудимых об их непричастности к убийству, то не судьба тому виной, что они согласились на предложение Максимова (озвученное Казиевым) осуществлять слежку за прокурором области и сбор компромата на него. А версия защиты в том и состоит, что первоначальные показания даны под пытками, а на самом деле Казаков, Казиев и Панченко выполняли задание Максимова по сбору досье на Григорьева. И 13 февраля во дворе дома должна была состояться передача какого-то пакета. И эту передачу Казаков должен был… увидеть. Подчеркиваем, не зафиксировать, заснять, записать разговор, а только увидеть. Но, по воле той же судьбы, он, по его словам, увидел двух мужчин. Когда объект слежения вошел во двор и направился к подъезду, то сначала к нему подошел один мужчина, поговорил с ним, отошел, после чего второй – высокий стал стрелять. Казаков, по его словам, убрал голову (он наблюдал со стороны трансформаторной будки), услышал несколько выстрелов. Тем не менее убийца его разглядел (во тьме февральского вечера?) и погрозил пистолетом. Казаков испугался и покинул место преступления. В машине его ждал Панченко. Двигатель был заглушен, а сам водитель спал. Казаков разбудил Александра, они поехали на съемную квартиру в Юбилейном, где и проживал временно Казаков. Он не рассказал Панченко о том, чему стал свидетелем. Никакого оружия при нем не было. Впрочем, не было и фотоаппарата, какого-либо еще фиксирующего устройства. Это ставит под сомнение версию защиты. Прежде всего, почему нужно было вызывать из Мордовии человека, умеющего стрелять, чтобы дежурить у подъезда дома прокурора, чтобы на словах зафиксировать некую передачу пакета?
Нет, если версия обвинения вызывает вопросы и размышления о недорасследованности столь громкого дела, то версия защиты кажется пустышкой, которой может быть радо некое доверчивое и беззубое существо на определенной стадии своего развития. И тем не менее это тоже точка, из которой складывается многоточие версий уголовного дела по факту убийства Евгения Григорьева.
В прениях защита намекала не только на дыбу, с помощью которой были добыты признательные показания, но и на некого игрока или игроков, который сыграл или сыграли блистательную партию, используя конфликт между двумя бизнесменами. Попытаемся реконструировать еще одну версию, построенную на вышеназванных намеках и на признании потерпевшей — жены Григорьева, которая говорила в суде, что она долгое время молчала, так как боялась саратовских коррупционеров. Как рассказала в суде Татьяна Петровна, после похорон ее супруга она вместе с другими родственниками обнаружила у портрета Евгения Федоровича пистолет и пять гвоздичек… Была вызвана оперативная группа. Все пришли к выводу, что это предупреждение для вдовы и близких. Совет молчать. И, видимо, знак того, что заказчики Григорьева неуязвимы. Отсюда и может возникнуть очередная версия. Изложим кратко, вместо послесловия.
Максимову дали заказ, зная о его праведном или неправедном гневе и язвенной обиде на прокурора, на организацию убийства Григорьева. Возможно, намекнули, что никто не будет отвечать за расправу с неуступчивым или по каким-то иным соображениям неугодным областным прокурором, который осмелел до такой степени, что подвел под арест крупномасштабную личность. Аксёненко не жаль, но себя-то всегда жалко. Необходима профилактика. А ничем иным, как физическим устранением, нельзя остановить рост сознательности и верности государству и закону в прокурорских рядах. Пусть борются с мелкотой. Максимов обратился к Казимову, и далее по версии обвинения. Группа была готова совершить против прокурора некие действия, но не предполагала, что их используют для другой цели. Их готовили для заклания. Исполнил же поручение без ведома Максимова другой киллер. «Максимовцы» нужны были для поимки и суда. Их в прямом смысле слова подставили. Это всего лишь версия, одна из точек зрения трагического многоточия в убийстве областного прокурора, бросившего мрачную тень на власть Саратовщины.
