Откровенно говоря, автор этих строк даже не подозревала, что две домры — малая и альт, балайка-контрабас и баян могут создавать столь восхитительное звучание. Саратовцы услышали в этот вечер русские романсы, украинские и итальянские песни, оригинальные аранжировки культовых мелодий.
А бархатный, проникновенный баритон Герелло?! Поистине небесный голос, сочетающийся к тому же с редкостно светлой энергетикой. Звезда мировой оперы, один из самых востребованных баритонов мира, блистающий в оперных постановках Ла Скала и Метрополитен Опера, он держался настолько доброжелательно, естественно и светло, что зал, чувствуя это, аплодировал не только дару певца, но и душе человека.
А в финале концерта, когда Герелло, послав в зал воздушные поцелуи, еще и красиво метнул в партер несколько букетов, врученных ему, зал отозвался уже не аплодисментами — громом оваций. И счастливые обладатели букетов от звезды уносили с собой после концерта не просто цветы, но и настроение замечательного вокалиста.
После концерта певец дал эксклюзивное интервью корреспонденту «МК» в Саратове».
Артист вошел в кабинет, отведенный для нашего общения, и с солнечной улыбкой и… итальянским акцентом представился: «Василий».
Из его акцента и родился мой первый вопрос:
— Василий, а итальянцы в роду у вас есть?
— Дедко был из Неаполя. Я ведь родом из Черновцов. А это совсем рядом с Буковиной. Австро-Венгрия когда-то этим пространством владела. Так что все перемешалось. Знаете, есть такая поговорка «Есть на свете две столицы: Тель-Авив и Черновицы».
— Итальянцы принимают вас за своего соотечественника?
— Легко и часто. Я выучил итальянский.
— Артистам дарят много цветов. Какие ваши любимые?
— Те, что не срезанные. Мне нравится, когда они подольше живут.
— Кто из животных вам симпатичнее — кошка или собака?
— Человек.
— Какой стиль одежды предпочитаете?
— Чистый! И чтобы комфортно было. Без особых затей.
— Вы азартны?
— Был один раз чрезвычайно азартным. В Баден-Бадене. Проиграл там очень приличную сумму и излечился от азарта игры навсегда. Кстати, именно в игорном доме Баден-Бадена в прах продулся Достоевский. Так что я некоторым образом пошел по стопам Федора Михайловича.
— Как бы вы сами себя определили: певец, вокалист, оперная звезда?
— Просто человек. Понятие «звезда» меня… обескураживает. У нас в Петербурге проходит фестиваль под названием «Звезды белых ночей». Я друзьям говорю: как можно в белую ночь рассмотреть на небе звезды?! Так что фестиваль — хороший, а название — странноватое. Мы часто не вслушиваемся в то, что говорим.
— Вы выступали с «Квартетом» настолько органично, что возникает ощущение: давно знаете друг друга.
— Это правда! Знакомы уже свыше двадцати лет. Со времен консерватории. Парни фантастически талантливые! Восхищаюсь ими! Играют как звери! Или как боги. Мы дружим и идеально понимаем друг друга. Нам, как это сейчас говорят, не надо «фильтровать базар», общаясь друг с другом.
— А вы сами играете на каких-нибудь музыкальных инструментах?
— Почти на всех. На баяне, гитаре, цимбалах, гармошке. Это все с детства. Но и сейчас могу «изобразить» будь здоров.
— У вас есть секреты сохранения голоса?
— Только правильный выбор репертуара. Голос — тончайший и хрупкий инструмент. Надо беречь пианиссимо. Вагнер — жесточайшее испытание для голоса. Если очень часто поешь Россини, то в тембре появляется баран…
— ???
— Ну в смысле такое б-э-э. Подблеивание несимпатичное проскальзывает. Понимаете, людей губит жадность. Даже алчность. Некоторые молодые вокалисты начинают без удержу набирать партии, расходовать себя — и голос уходит. Такие люди не понимают самого важного: сначала надо овладеть профессией и только потом думать о деньгах. Если же сначала думать о деньгах, наша профессия никогда не начнет кормить. Необходимо лелеять свои связки. Чувствовать, когда с Моцарта пристало перейти на Беллини. Надо понимать, что исполнение в молодости партии Риголетто — смерть для голоса.
— Ну а зимой вы горло бережете, видимо, особенно бдительно?
— А вот и нет! Представьте себе, хожу с открытым горлом, без шарфа, пью ледяную воду, даже лед грызу — и ничего. На меня смотрят как на сумасшедшего. Убежден: голос от Бога. Бог мне его дал. И только Господь может его отобрать. А отбирается голос чаще всего не за хождение по холодным улицам, а за неправедность поступков. Голос чуток к человеческому поведению. И каких-то вещей может просто не простить.
— Некоторые оперные звезды даже от страстных поцелуев себя ограждали накануне спектаклей.
— Ну, от поцелуев бежать — дикость несусветная, а вот пить нельзя ни капли. Голос мгновенно это отразит. Заскрежещет.
— У вас имеется амулет, помогающий вам в жизни, в артистической карьере?
— Только вот это. (Вынимает из-за ворота рубашки православный крест и демонстрирует его. — Ред.). Я верующий человек, и других оберегов у меня нет.
— Какие женщины вам нравятся?
— Женственные. Люблю красивые лица. Жаль, когда женщины расстаются с беззащитностью, очарованием. Когда они под бременем бизнес-забот приобретают жесткость, хлесткость.
— Ваши перелеты из одной страны в другую тоже испытание для голоса?
— Здесь проще. Я к этому привык. Иногда бывает даже некогда распеться. Однажды летел из Вены, где только что спел Онегина, в Нью-Йорк. Десятичасовой перелет и времени в обрез. По выходе из «боинга» мне предстояло переместиться в лимузин, переодеться там во фрак и — в театр. Даже заезд в отель при таком цейтноте оказался непредусмотрен. Поэтому я и распевался прямо в туалете самолета. Потихонечку, естественно.
— Кстати, а в каком возрасте вы осознали, что будете певцом?
— Мальчишкой еще. Я с детства «орал» так, что будь здоров. И на штаны себе с восьми лет зарабатывал. На свадьбах пел, на именинах. У нас свадьбы огромные.
— Скажите, пожалуйста, несколько слов о своих родителях.
— Отец с матерью для меня самые почитаемые люди. Иначе как на «вы» ни разу в жизни к ним не обратился.
— В вашем плотном гастрольном графике удается находить время на посещение родных мест?
— Часто — нет. Но хотя бы раз в год бываю там непременно. Край детства — отрада для души. Однажды устроил для своих земляков настоящий праздник: кучу солистов из Ла Скала, Мариинского театра притащил к ним. И мы там такое устроили! Такое дали! Должна же Украина знать, что такое легендарные Мариинский театр и Ла Скала.
— Короче, если люди не могут доехать до Милана и Петербурга, вы музыку из этих городов привезли к землякам.
— Точно! И искушенные мировые знаменитости, обедающие в лучших ресторанах мира, поняли, что они не знали настоящего довольства и радости, пока не побывали в Черновцах. Их встречали как любимейших родственников! Им аплодировали, ладони отбивая! Им подпевали! А как кормили?! Хотите молоденького поросеночка? А кролика? А вкуснейшего борща? Все, что душе угодно, замечательные яства на стол выставляли. Вина наливали прямо из бочки! Друзья мои от такого приема — и зрительского, и гастрономического — в восторг пришли!
— Среди ваших друзей преимущественно представители искусства?
— Нет, я дружу со многими людьми. В том числе и с бизнесменами, священнослужителями. У меня есть замечательный духовник. Но священники, они, как и все остальные люди, разные бывают. Есть светлейшие, поистине божьи люди, а иногда и настоящие дельцы попадаются. Бог им судья. Больше всего боюсь в людях (и священниках в том числе) фанатизма. Фанатизм страшен. Вера в сердце должна быть, а не оголтелость. Потому что человек — сам по себе храм.
— Но бывают сильно запущенные и заросшие паутиной «храмы» вроде сердец наших олигархов. Самые богатейшие люди современной России не склонны к меценатству.
— А я когда с олигархами пересекаюсь, призываю их не жадничать, а помогать нуждающимся. Я не олигарх и понимаю, что многим людям живется сейчас гораздо тяжелее, чем, положим, мне. Не все могут позволить себе даже купить билет в театр. Именно поэтому ежегодно даю большое количество благотворительных концертов — в том числе и под открытым небом. Каждый май, в честь дня Великой Победы пою на Исаакиевской площади в Петербурге — там движение перекрывается.
Жизнь — восхитительная штука, и люди должны помогать друг другу. Не люблю гонористых снобов и жадин. Ведь человеку в жизни надо не так уж и много. Больше того, что ты можешь съесть и выпить, ты все равно не съешь и не выпьешь. Так зачем беззастенчиво хапать и хапать?!
— Олигархи вам внемлют?
— Не знаю, внемлют они или нет, но думаю, что в течение жизни почти любой человек становится лучше. Все с течением лет начинают что-то понимать про жизнь. Она такая короткая! Зачем ее во зле и ненависти проводить?!
— А как вы воспринимаете сегодняшнюю «гламуризацию» общества?
— Да это безумие! Появился сумасшедший термин: метросексуалы. Это что за парни такие? В метро, что ли, им разрешено любовью заниматься?! А может, в мЕтро? Вообще когда мужчины начинают слишком много рассуждать о своей внешности, меня это забавляет.
— В Москве спорят, разрешать или запрещать гей-парады. Что об этом думаете?!
— Даже не знаю, что сказать. Сам-то люблю красивых девчонок. Каждый, конечно, имеет право на личную жизнь, но афишировать гомосексуализм все же, на мой взгляд, не очень прилично. Да и грех это великий с точки зрения религии.
— А о попсе своими размышлениями поделитесь?
— Попса, как ржавчина, разъедает и растлевает мир. Период сегодняшнего безвременья приносит много уродств и несусветной пошлости.
— На оперных постановках ведущих сцен мира это отражается?
— Вы даже представить себе не можете до какой степени! От классиков ничего не остается. Такие навороты! В одном из европейских театров поставили чудовищный «Бал-маскарад». Ни к селу ни к городу выставили артистов с привязанными к их чреслам огромными муляжными членами. Это не только пошлость — глупость несусветная! К Верди подобный секс-шоп не имеет ни малейшего отношения. А в Мюнхене я пел Елецкого, обряженного в агрессивно-военизированном стиле.
— И вы не отказались от такого прочтения шедевра Чайковского?
— У меня в тот раз не было возможности отказаться. Я подвел бы слишком многих людей. А вообще мне доводилось не единожды даже рвать контракты. Есть вещи, в которых я не хочу и не буду участвовать ни за какие деньги.
— Как по-вашему, отчего наблюдается вся эта вакханалия?
— От отсутствия культуры. От вседозволенности. Но чаще всего от непрофессионализма. В опере должны работать оперные режиссеры, чувствующие музыку, дорожащие ею. Когда же в оперу приходят режиссеры из драматического театра или из кино, режиссеры, которые ноту «до» найти не в состоянии, то начинается бог весть что.
— Глядя на вашу солнечную улыбку, невольно думаешь, что вас невозможно увидеть в дурном настроении.
— И правильно думаете! У меня его не бывает! Со мной невозможно поругаться! Я ненавижу конфликты, мрачность и стараюсь их избегать. Уныние — великий грех. Нужно стремиться находить радость во всем. Проснувшись утром, начинаю радоваться жизни. Жена иногда надо мной подтрунивает: ты чему, Вася, радуешься? Я в ответ: жизни, Аленка. Тому, что проснулся. Вообрази: сколько людей не проснулось сегодня, а я, слава богу, жив-здоров. И мои домашние в порядке. Чем не повод для радости?
— С супругой познакомились давно?
— Давно. И скучать ей с тех пор не даю ни денечка. Она, как и я, с Западной Украины. Присмотрел свою, чтобы от рук не отбивалась. (Улыбается.)
— А дети есть?
— Да, сын. Семья — моя самая большая радость. Для меня самое главное в жизни, чтобы мои родные были живы-здоровы. Чтобы все у них было хорошо.
— Чего вы пожелали бы читателям газеты?
— Храни вас Господь, а все остальное — сами!
