— Вика, вы цветок саратовской земли?
— Я родилась в Саратове, но мои корни в Красноармейске. Бабушка могла и погреб сама вырыть, и дом построить, и запасы на зиму всю жизнь замечательные делала — простая русская баба и запасливая такая мышка. А вот мама с детства любила петь и плясать. Её умные люди в Саратов к КИСЕЛЁВУ и отправили. На курсе у Киселёва она познакомилась со своим мужем, саратовцем КЛЮКИНЫМ. Он был простой, обыкновенный парень по сравнению с ней, красавицей. Все думали, что их брак что-то недолговечное. Мама, мне кажется, в юности и сама не очень всерьёз его воспринимала, но он был влюблён настолько, что «выходил» её. И сумел влюбить в себя.
— Ваше детство насквозь театральное?
— Точно. Мой младенческий «бас» был слышен во время репетиций, и играла я среди реквизита. А так как папа преподавал в театральном училище сценическую речь, многих своих будущих коллег я впервые увидела в нашем доме. Дом был открытый, и народу всегда ходило к нам много.
— У кого вы учились?
— Я поступала на курс к любимому ГАЛКО, но угодила в больницу с гангренозным аппендицитом. Мы с мамой ехали в лифте, и там меня прихватило. Короче, и смех и грех. Прямо из подъезда экстренно госпитализировали. Когда немного окрепла после операции, мама организовала мне побег из больницы через окно. Но Галко уже набрал свой курс. Он отнёсся ко мне очень доброжелательно и сказал, что я обязательно поступлю, но чуть позже. Его прогноз сбылся. Мне невероятно повезло в этом смысле. У нас вёл курс уникальный человек из столицы, театральный педагог и режиссёр Дмитрий Валерьянович АРСЕНТЬЕВ. Это был подарок судьбы! Он занимался нами неустанно и очень интересно. Утверждал, что первый год для актёров главный и всё определяющий, что масштаб актёра создаёт именно первый год. К сожалению, он не довёл наш курс из-за личных проблем. Впоследствии я доучивалась у замечательной Риммы Ивановны БЕЛЯКОВОЙ и даже могу похвастаться, что стала её любимицей…
А вообще для актёра каждый режиссёр и педагог — это как учитель. Сколько режиссёров — столько и учителей. ТЮЗ в этом смысле счастливейший театр. Мы, актёры, с уникальными театральными магами взаимодействовали. Один режиссёр Маттиас ЛАНДХОФФ чего стоит!
— Вы сыграли у него Иокасту?
— Да, это был ни с чем не сравнимый опыт. Он открыл мне тайну ю-ю.
— Что такое ю-ю?!
— Это крик смерти. Это то, что вырывается из тебя помимо твоей воли, то, что могущественнее тебя. Во Франции во время гастролей у меня был такой ю-ю, что только держись. Я сломала там палец прямо во время показа, неудачно откинувшись. На убедительность ю-ю это очень повлияло!
— Ваше самое сильное впечатление от Ландхоффа?
— Он гений! Человек, который знал самого БРЕХТА и общался с ним! И он балует, любит, уважает актёров. Он считает, что людей без пороков и ошибок в этой профессии не существует. Он с отеческой нежностью относится к актёрам. И он влюбился в наш ТЮЗ, в нашу труппу.
— А какой ваш самый большой порок?
— Ох! Божественный! Помните фильм «Кабаре»? Героиня МИННЕЛЛИ стоит с сигаретой, и звучит фраза: «Божественный порок». Она просто влетела в меня, эта фраза. У меня, конечно, есть и другие недостатки, но «божественный» только один. Не могу бросить курить, и всё тут.
— Какой вы были маленькой девочкой?
— Терпеть не могла школу! Не потому что скверно училась, а потому что не выносила нотации и железную дисциплину. А ещё я танцевала индийские танцы. Сооружу себе сари из каких-то цветных тряпок, нарисую родинку на лбу — и вперёд, на улицу.
— О какой несыгранной роли сожалеете?
— О леди Макбет Мценского уезда.
— Так героиня ЛЕСКОВА чудовище!
— Тем интереснее её играть! Ничего от внутреннего мира такого персонажа во мне нет вообще. Я не смогла бы убить никого даже из-за самой лютой страсти, но представляете, как упоительно надевать на себя такую личину на сцене!
— Чего в вас больше — трагизма или комизма?
— Я уже 27 лет работаю в ТЮЗе. И меня всегда видели скорее в комических, чем в драматических ролях. А по сути своей я готова играть трагедию. Хочется, чтобы меня увидел режиссёр именно в таком обличье.
— Говорят, что можно и нужно посылать свои намерения в копилку небесных мечтаний. Какая роль в мировой драматургии есть для вас нынешней?
— Мамаша Кураж! Подпрыгивать надо во время озвучивания такой мечты? Я готова подпрыгнуть!
— В каком возрасте перестали верить в Деда Мороза?
— Как это перестала?! Я в него до сих пор верю, раз желания в небесную копилку отправляю. А «снегурю» с неведомо каких лет. Меня папа ещё брал на новогодние утренники в ранней юности. Все мои заработки шли на благо семьи. Помню свою первую немыслимой красоты искусственную шубку, например. Я у неё воротничок подниму и такой загадочной себе представляюсь. Смешные мы были: воротничок у шубки поднимешь — и уже счастье!
— А ныне подрабатываете на корпоративах?
— Практически нет. Девочка выросла. Всему своё время.
— Завершите, пожалуйста, фразу: эти новогодние праздники запомнились мне тем, что…
— Тем, что я наконец-то выбралась из коммуналки, в которой прожила большую часть жизни. Мои дети — дочь и её муж въехали, наконец, в комфортабельную собственную квартиру. Я тоже живу сейчас в «двушке» благодаря ипотеке. Когда у меня мама начинает хандрить и собирается умирать, я ей говорю: стоп, мы так не договаривались, без тебя, родненькая, я ипотеки не выплачу. Как минимум тринадцать лет ты нужна мне не только как мамочка, но и как «генеральный меценат». Маму это сразу успокаивает… Ну а если серьёзно, то она, конечно, мужественный человек. Осилить несколько химиотерапий, победить инфаркт! Мама со мной, и значит, я хоть и выросла из снегурочкиной шубки, всё равно ещё девчонка!
— Скажите, а к вам переходили по наследству мамины роли?
— Было такое. Фиску в «Аленьком цветочке» после неё р-раз и подхватила. Играть после мамы — всегда что-то особенное!
— Мама, по счастью, с вами, а папы нет уже много лет. Кто помог выжить, когда не стало отца?
— Я обожала папу. Он был талантливым человеком, заслуженным артистом, режиссёром, его «Остров капитана Блада» гремел в девяностые неимоверно. Папа был всегда открыт людям. И это именно он настоял на моём рождении — мама сомневалась, нужен ли их актёрской семье ребёнок, а он перед ней на коленях стоял, вымаливал сохранить беременность. Она мне сама об этом на склоне лет рассказывала. Так вот, когда папы не стало, сказать, что я скорбела, значит ничего не сказать. Мир для меня выцвел, потерялся. И знаете, кто меня сильнее многих других эмоционально спасал? Серёжа СОСНОВСКИЙ, наш великий актёр и такой же человек. Он из Москвы каждый день звонил и вёл со мной многочасовые разговоры. Находил слова, чтобы боли стало меньше. Я верю в силу слов, в то, что слова не просто сумма букв.
— Какие книги вы порекомендуете читать юным?
— КОЗЛОВА! Да, именно сказки Козлова про Ёжика и прочих милых персонажей… БУЛГАКОВ и ГРИН — потом. Сначала пусть добрый Козлов.
— ТЮЗ много гастролировал. Можете припомнить опыт эмоционального потрясения от какой-нибудь страны?
— Меня поразила Япония. Мы вывозили туда «Росток» — пластическую сказку для самых маленьких. Чудесно принимали японские зрители. Это страна, для жителей которой старики, дети и инвалиды — больше, чем люди, они для них — святые. И отношение к окружающим вообще там на высоте. Одна из наших актрис как-то потерялась на улице. В руках у неё, к счастью, был буклетик отеля, где мы жили. Она обратилась к первому попавшемуся ей на улице японцу, он поклонился с восточной учтивостью и проводил прямо до отеля. Не объяснил, как доехать, а лично проводил! Представляете, какое уважение к гостю должно быть в крови этих людей.
Театр подарил нам много впечатлений — Франция, Италия… В Японии я побарабанила в большущие такие уличные барабаны — восторг, что это такое…
Но я странно устроена: как бы мне ни нравилась страна, через три дня начинаю тосковать по своему родному углу. До слёз тоскую!
— Есть ли в вашем актёрском багаже роль, которой вы особенно дорожите?
— Да, это Хрюшка в «Очень простой истории». Григорий Семёнович сделал спектакль на вырост. Уже столько лет прошло, а спектакль идёт и зрители его любят. И находят в нём что-то близкое своей душе, сокровенное. Когда мы репетировали спектакль, у нас было своё сообщество, свой уклад жизни, свои церемониалы. Это красивые и бесценные страницы жизни. Сама себе завидую, что у меня это состоялось. Безвременный уход ЦИНМАНА — трагедия. И боль от этого ухода со мной. Как и боль от утраты папы. От смерти первого театрального учителя Арсентьева.
— А отказываться от ролей вам доводилось?
— По контракту мы не имеем на это права. Но ведь мы люди, и у нас есть душа, нервы, собственные нравственные ориентиры. Пару раз отказывалась от ролей, которые мне совесть играть не позволяла. Знаете, я уважаю себя. Я работаю в театре уже столько лет, и не хотелось бы, чтобы мой зритель поморщился и сказал: ШАНИНА что, совсем с ума сошла?! Что это она такое играет?!»
— Чем вас радует и чем огорчает сегодняшний ТЮЗ?
— Это очень сложный вопрос. ТЮЗ — моя жизнь. Знаете, меня радует приход большого числа талантливой и светлой молодёжи. В этих людях нет душевной гнили. Они не ревнивы к чужому успеху. И значит, есть надежда, что театр снова станет домом, храмом и так далее. Современный мир, он ведь преобразился. Некая коммерческая составляющая коснулась практически всего — вплоть до межличностных отношений… Те, кто смогли устоять перед натиском золотого тельца, всемогущи, духовно эти люди гении. Я думаю, молодёжь есть оплот нашего завтрашнего дня. Когда в обществе ключевые позиции займут люди, на которых нет даже тени доносов, докладов, идеологических пожеланий, мы начнём воскресать.
Только вообразите: в театре был период, когда актрисы, игравшие в двух составах одного спектакля, не здоровались друг с другом!
— Интересно было бы узнать, как выглядит ваш зритель?
— Ха, да, интересный вопрос. Я вам расскажу сейчас занятную историю. В кассу ходит один человек и регулярно приобретает билеты на спектакли, в которых играют Шанина и ЧЕРНЫШОВ. Кассир зрителю однажды говорит: «Другие актёры у нас не хуже, что вы всё Шанину и Чернышова требуете?» «Да я знаю, — отвечает зритель. — Просто они большие, мне их с задних рядов хорошо видно». Так что я, исходя из логики своего зрителя, большая актриса…
Ещё я думаю, что ТЮЗ стали слишком много хвалить, а это отводит глаза от истинной цены явления. Хочется рецензий, разборов — умных и доброжелательных, но с толикой критики при этом. Люди растут, когда им указывают на их недостатки. Но указывают ласково. Как это было дано Киселёву, как это делал Ландхофф… Вы только вообразите, какая я счастливица — с такими людьми общалась, работала.
