В соцсетях одна из моих любимых актрис Виктория Шанина выставила пост в день кончины народного артиста России, художественного руководителя Саратовского ТЮЗа Юрия Ошерова «Театр поглотил его целиком». Пронзительнее и точнее не скажешь.
Когда люди узнавали о несчастье, случившемся с ним 17 июня, то ахали: «Как же это могло произойти?! В родном театре?!»
Эта смерть — спустя десять дней после несчастного случая — как бы жестоко это ни прозвучало — оказалось вполне в его духе.
Маленького росточка, поджарый, он был человеком-ураганом. Его было не остановить, когда он что-то задумывал. Его крутило и подбрасывало. Он вприпрыжку, вполне по-мальчишески, мчал навстречу к своей мечте.
Ему потребовалось в тот роковой день что-то измерить, проверить, уточнить. И он отправился в такие лабиринты и дебри, куда без монтировщиков и рабочих сцены ходить было категорически нельзя.
Жена, человек его жизни, знала, как никто другой, об этой неистовости его натуры, об этой «скипидарности» нрава. Жена оберегала, как могла.
Несколько лет назад он упал с дерева на собственной даче, куда как мальчишка полез за какой-то ведомой только ему надобностью.
Может, это был знак. Господь предупреждал: осторожнее!
Но… Юрий Петрович не умел быть осторожным. Был уверенным: театр — самое безопасное для него место. Он был убеждён в своей неуязвимости здесь. Он был мальчишкой… 76 лет от роду.
И в сердце этого мальчишки жили целые три всепоглощающие страсти: любовь к маме, любовь к жене, любовь к театру.
От перестановки слагаемых сумма любви не меняется.
* * *
…В день своего рождения все годы после смерти мамы он всегда отправлялся к ней на кладбище с огромной охапкой цветов. Мама вырастила его одна. Мама была для него всем.
Потом в его жизни возникли ТЮЗ, Киселёв, Светлана Лаврентьева.
Лаврентьеву он любил страстно, озорно, ослепительно. Звал Светкой. Эта пара вообще любила друг друга почти по-новобрачному. Они шли по улице, и от них словно солнечные зайцы летели во все стороны. Супруги с многолетним стажем, они больше походили на любовников, только что обретших друг друга. По молодости лет ели из одной тарелки не потому что других тарелок не было, а потому что так ближе и веселее. Она была его Музой, его островом, его «Эй ты, Здравствуй!», их потрясающим спектаклем на два голоса.
У них, совсем как у старосветских помещиков, героев из повести Гоголя, не было детей, и потому их чувства сконцентрировались друг на друге и на театре с утроенной силой.
Честно говоря, я пишу сейчас эти строки о нём, а думаю о ней едва ли не больше, чем о нём. Потому что упал он, а разбилась и её душа… Не представляю, как Ей будет без Него. Театру и всем, кто знал и любил и даже не любил его, надо будет изо всех сил пощадить и спасти его Музу — Светлану. Потому что в лице своего мужа и друга и худрука она потеряла весь мир. Простите меня за это невольное отступление, Юрий Петрович, но мне кажется это очень по-человечески — думать о том, кто является, нет, не вашей вдовой, вашей женой. Для неё-то вы точно не умерли... Просто стали невидимым.
Писать об этой личности невероятно сложно. Юрий Ошеров был слишком многогранный человек, чтобы попытаться объяснить его на нескольких страницах прощального текста…
…Знаете, он словно родился для театра. На каком-то физиологическом уровне нуждался в зрителях, публике и сцене. Ему нужны были овации и восторженные глаза. Он их честно и истово зарабатывал. Обладал редчайшим даром не просто преображения, сценической переплавки.
Все десятки его ролей были не только придуманы драматургами и режиссёрами — они были допридуманы им. Он воспринимал их не как персонажей — они были его кровной роднёй, предками или потомками. Маркесовский полковник и недотёпа-грабитель из «Памелы» и Дядюшка Достоевского — все они его люди. Он нашёл их в себе.
Всю жизнь был страстным книжником, много читал и охотился за редкими книгами как за трофеями.
* * *
Имел реноме хлебосольнейшего хозяина и если уж принимал у себя гостей, то ублажал, угощал и развлекал так, что забыть сие невозможно. Он мог включать тысячи вольт харизматичности и… не перегорать.
Любил (по Станиславскому) искусство в себе и (по-ошеровски) себя в искусстве: ему нравилось нравиться, он купался в зрительском обожании, и это тоже, что ни говори, примета Артиста.
Юрий Петрович много думал и, надо полагать, всю жизнь видел мир не вполне таким, каким тот был в реальности, — примета творческой натуры. Юрий Петрович — боже упаси! — никогда не фотографировал реальность, он рисовал её — в прямом и переносном смысле.
Родился художником, отсюда чувство композиции, цвета и света. (И Светы-Светки, наверное, тоже!) У него имелось чувство своего индивидуального видения реальности. И именно это делало его сильным и уязвимым одновременно: он мог быть импрессионистом своей жизни, а мог и сюрреалистом — в зависимости от настроения и самоощущения.
Являлся заядлым, до дрожи в голосе, спорщиком — не только с другими, но и с самим собой. Был вулканической, неистовой натурой. Середины не знал, на компромиссы не шёл. Если уж любил — любил, если ненавидел — неистово. Обижался? Обижался! Обижал? А какой худрук и какой режиссёр не обижал, даже обожая, свою паству, свой театральный народ?! И кто из худруков не был сам обижаем своим театром?! Театр — не сентиментальное заведение, но на 75-летие Ошерова театр устроил своему художественному руководителю поистине восхитительный праздник.
Киселёва, своего гуру и любимого тёзку, Юрий Петрович обожал бурно и гордился тем, что стал избранным самим Мастером преемником. За десятилетия своего художественного руководства вырастил уйму учеников. А вот собственного преемника — в отличие от Киселёва — так и не подготовил и не озвучил. Не сделал этого, возможно, потому, что не чувствовал необходимости. Он ощущал себя почти бессмертным — любовь к жене тоже делала его таковым.
* * *
В чём ему не откажешь абсолютно точно, кроме бесспорного актёрского таланта, так это в умении ярко и молодо жить, а не серо и по-стариковски доживать-существовать.
Юрий Ошеров был бесподобным рассказчиком, замечательным остроумцем. А ещё участником и создателем многих традиций, историй, баек, розыгрышей.
Он был человеком-театром со всеми плюсами и минусами этого упоительного титула.
Ошеровских персонажей обожают поколения саратовцев. Он стал легендой ещё при жизни. Будоражил воображение. Мог сыграть телефонную книгу.
И он не только был режиссёром многочисленных спектаклей, он и собственную жизнь словно детально и парадоксально отрежиссировал.
В «Старосветской любви», прекрасной фантазии по «Старосветским помещикам» Гоголя первой умирает его супруга Пульхерия Ивановна — страшная утрата для ошеровского персонажа.
В жизни он этому случиться не позволил. Ушёл первым. Сорвался в смерть на полном скаку — режиссировал «Бэмби» и жил сказкой. Мысленно он наверняка завещал своей светлой Музе долго жить и помнить его. Ведь когда нас помнят, мы не вполне умираем, разве не так?
Его похороны приходятся считай на занавес театрального сезона. Он закрыл свой личный театральный сезон импульсивно и внезапно. Он и смертью своей потряс, всполошил, ошеломил. Вывел из равновесия. Бабахнул.
«Полковнику никто не пишет». Пишут о полковнике. Молчат о полковнике. Думают о полковнике.
Мне всегда казалось, что Юрий Ошеров ещё не сыграл одной роли, словно придуманной для него, у него была очень колоритная наружность. С такой фактурой, телосложением, ростом и даже кудряшками, как у него, он мог сыграть толкиеновского Бильбо Бэггинса. Это был бы роскошный Бильбо, не сомневаюсь. И потому не могу не обратиться к цитате от сэра Толкиена: «Наш путь не кончается смертью. Смерть — лишь продолжение пути, начертанное всем. Серая, как дождь, завеса этого мира отдёрнется, и откроется серебристое окно, и ты увидишь…»
…Творца всего сущего?
…Маму?
….Бэмби из придуманного, но пока ещё не дождавшегося премьеры спектакля?
…Всех, кого любил прежде и утратил...